1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912

1913

1914

1915

1916

1917

03 ноября (21 октября) 1913 года

Въ послѣднiй часъ

По телеграфу, телефону, почтѣ отъ нашихъ корреспондентовъ, Петербургскаго Телеграфнаго Агентства.

Нападение на станцию.

ХАРЬКОВ. 20,Х. (По телеграфу от нашего специального корреспондента). Вчера, в 10 час. вечера, 3 неизвестных злоумышленника, вооруженные револьверами, совершили разбойное нападение на ст. Некрылово Юго-Вост. ж.д. Злоумышленники, угрожая станционным служащим револьверами, ограбили кассу и скрылись.

Оскорбление дворянства.

КУРСК,20,Х. (По телеграфу от нашего специального корреспондента). В выездной сессии харьковской судебной палаты слушалось дело издателя-редактора «Курской Газеты», обвинявшегося курским губернск. предводителем дворянства в оскорблении курского дворянства в печати.
Первоначально дело слушалось в курском окружном суде, причем суд приговорил редактора-издателя газеты к 6-недельному аресту и уплате штрафа в 25 руб. Судебная палат а утвердила приговор окружного суда.

Розовое мордобитие.

     Очередное выступление футуристов, во главе с Гончаровой и Ларионовым, ознаменовалось новым грандиозным скандалом.
     Произошел он в воскресенье на открытии кабарэ «Розовый фонарь».
    В сущности, вся эта затея с футуристическим кабарэ – сплошной скандал.
    Кучка каких-то юрких субъектов, учуявшая запах жареного, примазалась к ставшему модным футуризму.
    Рассчитала, что на нем можно очень недурно заработать.
    И открыла учреждение, явно рассчитанное на наглое обирание публики и самим названием - «Розовый фонарь» - сразу обличившее всю пошлость и безграмотность организаторов.
    Обещана была полная демонстрация всех футуристических приемов, вплоть до раскрашивания физиономии желающих из публики.
    Расчет оказался правильный. Жаждущая скандальной сенсации публика повалила в кабарэ.
    При этом, публика «шикарная», публика театральных премьер.
    Тихий Мамонтовский переулок напоминал Камергерский в дни открытия Художественного театра, – был весь запружен автомобилями и собственными выездами.
    Однако в зале, где должно было начаться футуристическое действо. публика сразу раскусила с чем она имеет дело.
    Зал «театра одноактных пьес», где основался «Розовый фонарь» удручал своим убогим видом, - видом сарая, заставленного столиками и стульями.
    С каждой минутой число жаждущих поближе познакомиться с футуристами увеличивалось.
    К часу в зале не было ни одного свободного места.
    Вновь прибывавшим приходилось жаться вдоль стен, стоять в проходах.
    Целый час не начиналась «программа».
    Публика выходила из терпения, шумела, стучала.
    Ее настроение подогревалось услугами буфета, «свободная наличность» которого быстро перекочевала на столики.
    Наконец занавес раздвинулся и у рампы появился в своей полосатой куртке «знаменитый» Маяковский.
    Выступление его было как раз по настроению публики.
    С места в карьер назвав себя «рыжим русской литературы», Маяковский в дальнейшем «выражался» весьма определенно, - заявил, что плюет на публику.
    Публика пришла в ярость.
    Послышались оглушительные свистки, крики «долой!»
    Маяковский был непоколебим.
    Продолжая в указанном стиле.
    Наконец, решил, что его миссия закончена, и удалился.
    Его сменило что-то невероятно жалкое, бормотавшее о новой музыке, о музыке футуристов. За теорией следовала музыкальна я иллюстрация, которая была подстать теории.
    На этом пока кончилась.
    В зале стоял страшный шум.
    Протестовали против наглости «дирекции». Требовали «деньги обратно».
    Организаторы кабарэ растерялись и не решались выпускать следующие номера.
    Да их публика и не хотела. Она упорно требовал обещанных Ларионова и Гончарову. Их не было.
    Организаторы, бледные от волнения, метались во все стороны, припадали к телефонной трубке, кого-то о чем-то умоляли.
    Публика свирепела все больше.
    В начале третьего часа Ларионов и Гончарова появились.
    Они пришли окруженные свитой из молодых людей с раскрашенными физиономиями.
    Разрисован был и Ларионов.
    Появление футуристов вызвало восторг зала.
    Публика решила, что теперь –то она уразумеет всю сущность футуризма.
         - Браво, Ларионов, браво!
         - Пусть Ларионов говорит!
          - Господа, тише дайте Ларионову говорить!
          - Ларионова на сцену! Говорите со сцены!
    Но Ларионов не хочет со сцены.
    Моментально очищают стоящий рядом с ним столик.
          - Ларионов забирайтесь на стол! Говорите!
     Ларионов упорствует, размахивает руками, что-то выкрикивает. Никто его не слышит.
     Наконец, вместо Ларионова на стол взбирается один из раскрашенных юношей.
          - Тише, господа!
          - Дайте ему говорить!
          - Мы, футуристы… - начинает крашенный.
     Запинается, смолкает, теряется.
     Публика разочарована. Она ожидала несравненно большего.
          - Довольно! Долой! Пусть Ларионов говорит!
          - Господа, кричит вскочивший на стол бритый субъект с моноклем, - дадим ему еще пять минут, - пусть выскажется ясно и кратко.
     Но пяти минут для футуриста оказалось недостаточно.
     Он продолжает мямлить что-то невразумительное.
     Наконец, ошарашенный свистками и криками, спрыгивает на пол.
     Его сейчас же сменяет набравшийся мужества Ларионов.
     Публика несколько стихает.
          - Господа, - кричит Ларионов, - вы – ослы современности.
     В зале воцаряется ад.
          - Что?! Негодяй!
          - Ты сам осел!
          - Долой его! Вон!
          - Ломовой извозчик!
     Ларионов выжидает.
          -Дайте ему говорить! Пусть говорит! – несется из других углов зала.
          - Господа дадим и ему пять минут, - агитирует субъект с моноклем, - пусть изложит свое credo!
          - Ларионов, рассказывайте в пять минут во что вы верите!
          - Я верю только в самого себя... Вы хотите, чтобы я в пять минут рассказал вам о своем творчестве? Я уже десять лет стараюсь научить толпу, она не умеет меня понять, как же вы, толпа, хотите понять меня в пять минут.
     Снова шум, за которым не слышно слов Ларионова.
     Новая сенсация.
          - Бальмонт пришел, Бальмонт, - проносится по залу.
     Среди публики, действительно, показывается златокудрая голова поэта.
          - Браво, Бальмонт! – несутся аплодисменты.
     Бальмонт взбирается на стул.
          - Тише, Бальмонт хочет говорить! Молчите!..
          - Ларионов, - начинает Бальмонт, - вы великолепны! Рисунок на вашем лице - прекрасен... Такой же рисунок я видел на лице древних Маори... Такой же прекрасный рисунок... Да здравствует Ларионов! Да здравствуют сидящие вокруг него идиоты!
     Публика на мгновение смолкает.
     Она очевидно, никак не ожидала от поэта такого «комплимента».
     И сейчас же снова поднимается ад.
     Кто-то хочет качать Бальмонта, кто-то наступает на Ларионова.
     Стук и гам.
     Ларионов выжидает и страшно волнуется.
     Вдруг наклоняется, схватывает с ближайшего столика бутылку шампанского и начинает ею размахивать.
     Шампанское обливает рядом сидящих.
     За шумом не слышно новых слов Ларионова.
     Кто-то вырывает бутылку из рук Ларионова. Возмущенная публика срывается с мест и бросается к футуристу.
     Искаженные яростью физиономии, поднятые кулаки.
     Еще мгновение – и начнется свалка.
     Дамы истерически вскрикивают, бросаются через оркестр на сцену, рвутся в проходы.
     В зале творится что-то невообразимое.
     Однако, Ларионова стаскивают со стола и куда-то выталкивают.
     В тот же момент его место занимает Гончарова.
     Рядом с ней появляется фигура прис. пов. Шрейдера.
          - Господа, госпожа Ларионова хочет говорить...
     Сильная пощечина прерывает красноречие адвоката.
     Он схватывается за щеку и, пораженный, смотрит на пылающую гневом Гончарову.
     Снова публика бросается на футуристические позиции.
     Снова ругань, яростные крики.
     Но Гончарову стаскивают, исчезает и побитый адвокат.
     Публика выбирается из зала. Возмущается, кипит.
     Полиция принимает мер.
     Гасят электричество.
     Понемногу зал пустеет.

УСИЛЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ВЛИЯНИЯ В ТУРЦИИ.

ПАРИЖ. Получены подробные сведения о германской военной миссии в Турции, которая несомненно указывает на значительное усиление влияния Германии в Турции. Глава миссии будет совершенно располагать армией, а подчинение ему гарнизона Константинополя отдает в его руки охрану парламента и султана и таким образом делает Германию единой вершительницей судеб Турции.

Событiя дня.

Австрия и Италия решили предъявить свои требования Греции, лишь убедившись, что Германия не порицает их шага. Влияние Германии в Турции усиливается. Главе германской военной миссии, посылаемой в Турцию, будут подчинены турецкая армия и гарнизон Константинополя.
Болгарские комитаджи на дороге между Струмицей и Дойраном напали на 20 турецких семейств, выселившихся из Сербии. Много убитых и раненых Турок.
Румынский совет министров постановил колонизовать вновь приобретенные территории резервистами.
В Скопле прибыл сербский престолонаследник королевич Александр. На обеде, данном в честь египетских властей в Александры адмиралом французской эскадры, состоялся обмен тостов между адмиралом и русским консулом Петровым.
Некоторые китайские партии и многие губернаторы провинций постановили поддержать поправки Юаньшикая к проекту конституции при внесении на обсуждение обеих палат.

---

По делу о хищении платины в Екатеринбурге присяжные заседатели вынесли всем обвиняемым оправдательный приговор.
У входа в Купеческую гавань в Кронштадте произошло столкновение германского парохода с лихтером. Лихтер затонул.
По делу Бейлиса происходить богословская экспертиза. Особое мнение высказывает о. Пранайтис.

ЛИСТОКЪ

Новое русское изобретение.

На днях из комитета по техническим делам министерства торговли и промышленности выдана привилегия Г.А.Стельмаху на изобретенный им контрольный автоматический аппарат для проверки электрических счетчиков и определения, существует ли утечка энергии. Для эксплуатации этого изобретения основывается в С.-Петербурге товарищество, под названием «Энергия».

Остроумное нововведение.

За последние дни на улицах Петербурга появились новые ломовые телеги с ящиками и крышками из металлической сетки, запирающиеся на замок. Инициативу в этом деле взяли на себя некоторые крупные дровяные фирмы, приказчики которых, после обмера дров у себя на дворах и укладки их на подводы, - вручают покупателю ключ от ящиков. Такая мера является весьма рациональной и исключает возможность обмена по дороге части дров возчиками у дворников и т.п. на сотки, что, оказывается, практиковалось в широких размерах.

ПЕТЕРБУРГЪ

Памяти Пржевальского.

В Казанском соборе отслужена панихида по случаю двадцатипятилетия кончины исследователя Средней Азии Пржевальского. На богослужении присутствовали представители Академии Наук, Азиатского отдела генерального штаба, географического общества.

Отъезд Нансена.

Утром выехал в Христианию через Стокгольм Фритиоф Нансен.

В «Розовом фонаре».

Шум, гам, звон битой посуды, женские истерические вскрики, пьяное галденье, „Пупсик”— в оркестре и хором.
И вдруг:
— Тише! Чего вы тут дебоширите!
- Вывести его вон! Долой!
— Хам! Получишь по морде!
И уже совсем неожиданно:
— Господа, здесь не трактир? Уважайте искусство!
А надо всем этим, в волнах табачного дыма, - розовый фонарь.
Нечем дышать и негде двигаться. На покатом полу вплотную разбитые, шатающиеся столики. Подносы из буфета плывут над головами и встречаются громом аплодисментов, и тянутся к ним жадные руки. Вот даже какая-то дама проплыла на руках к своему столику.
Стоят у стен, стоят в но больше – Кузнецкий Мост. И сколько типичных дегенератов: «вырожденцы с арбузами лысыми”, вырожденцы с пробритыми до затылка проборами... Цены яровские в квадрате, много шампанского.
На сцене – пьеса г. Вильде, играет г-жа Вильде, т.-е. не играет, а что-то говорит по телефону. Слышно только, что кого-то она «держала за лапку», и что кто-то ей «помахал хвостиком». Видено, что г-жа Вильде - блондинка. А какой-то господин около уверяет, что «блондинка – два раза женщина, уютная женщина»...
Но публика не довольна «уютной женщиной», она хочет:
- Рыжего! Рыжего!
Ведь это же—„кабарэ футуристов". И eй обещали апостолы самых левых сект футуристического цеха: „викторьянцев” и „лучистов”.
А их — нет как нет.
Конферансье с розовой хризантемой, величиной с хороший подсолнечник, в петлице надрывается:
— Ларионов приедет через полчаса.
Публика не унимается:
— Рыжего! Ры-же-го-о!
За первым столиком компания от Зона, с г-жей Легар и г. Брянским во главе, пытаются спасти положение.
Затягивают:
— Макарони!
Номер не прошел: публика не хочет макаронн".
Конферансье прибегает к хитрости:
— Сейчас будет для публики сюрприз: музыкант - футурист – импровизатор.
Гаснет розовый фонарь. Во тьме еще энергичнее пьяные зыки. И свист — клоуну-музыканту.
И снова:
— Рыжего!
И аплодисменты: в желтой куртке появился футурист В.Маяковский. Ругнув русскую „литературку", читает стихи:
Над вами шевелится
Стоглавая вошь.
И последний аккорд:
— Я плюну в ваши лица!
Свист принимает оглушительные размеры.
— Долой! Хулиганы!
Но бешено аплодируют какие-то юные психопатки. Ну, разве не прелость: им плюнули в лица!..
Какой-то юноша с эстрады кого-то рекомендуете:
— Основатель секты пансасов.
— А что это значит?
— Я и сам по-русски не знаю.
Немножко хохота и много протестов. Наконец, появляется группа с раскрашенными физиономиями.
Bсе тот же юноша с эстрады предупреждает:
- Ларионов денег не берет с кабарэ. Он даром будет говорить. Если будете шуметь — он уйдет.
От такой угрозы публика немного смолкает, хотя и остается в недоумении: если Ларионов не берет, то кому же в карман пойдет этот сбор?..
И футурист, — но не Ларионов, — на столе.
Физиономия футуриста раскрашена черной краской, а поперек лица красные буквы: „Идеа".
В публику несутся обычныя футуристические приветствия:
—- Ослы! Хамы!
Но даже и посетителям Кузнецкого Моста это не нравится. А прис. пов. М.И.Шрейдер срывает аплодисменты, вспомнив о Карфагене и ослах, нагруженных золотом. Пытается говорить еще молодой адвокате Виленкин, с моноклем в глазу, но даже его трубному голосу не перекричать поднявшегося содома.
Но надо же послушать Ларионова.
Кое-как стихают. И Ларионов на столе. Раскрашен он только одной черной краской. А за ним, на соседнем столе, г-жа Наталия Гончарова, но не раскрашенная.
— Скажите, во что вы веруете?— вопрошает г. Виленкин.
- Я верую только в себя, — гордо отвечает г. Ларионов.
Взрыв хохота и новый шум, который неизвестно когда бы кончался, если бы не крики:
— Бальмонт явился, Бальмонт!
Это было самое тяжелое во всем вечере. Все остальное — смешно, глупо, грубо, — всего было. А в эти минуты было и больно и стыдно.
Когда Бальмонт, чудесный, напевный Бальмонт, возвращение которого так недавно праздновала Москва, пробирался нетвердой походкой среди пьяной публики и опустошенных столов, опираясь на какую-то даму. Зачем его привели на это позорище? Зачем ему дали говорить?
Но Бальмонт уже взобрался на стул. На столе — напротив — стоит г. Ларионов.
И Бальмонт, потрясая пышной гривой, простирая свои косматые руки, приветствует раскрашенного г. Ларионова.
— Все, что вы делаете, — все прекрасно! Все, что вы сделали, — все прекрасно! Прекрасна и эта раскраска ваших лиц: так древние маори раскрашивали свои лица. Да здравствуете Ларионов!
Кто-то у ларионовского стола протестуете. И Бальмонт, с исступленным лицом, кричит:
- Да здравствуют и те идиоты, что рядом с Ларионовым!
Соскакиваете со стула и тащите к выходу свою даму, кулаками расчищая себе путь.
Это было так тяжело, что даже не вызвало протестов. Кричали:
— Стыдно! Срам!
Но не Бальмонту, a тем, кто позвал, не удержал больного человека.
Но после ухода Бальмонта в воздухе запахло настоящим скандалом.
Ларионов ругается. Ларионова ругают. Все вскочили со своих мест. Более благоразумные спешат уйти по-добру, по-здорову.
А дальше было вот что.
Прис. пов. Шрейдер появился на авансцене и кричите, обращаясь к Ларионову:
—~ Вы меня оскорбили, назвали хамом. Я требую удовлетворения.
— А вы дворянин?—с неподражаемым высокомерием бросаете футурист.
— Нет.
— Так я не могу с вами драться!
Через минуту на авансцене снова появляется г. Шрейдер и заявляет:
— Я сейчас навел справка. И оказывается, что Ларионов тоже не дворянин. Он — мещанин.
Снова пьяный хохот, крики.
И вдруг, с видом воинственным и исступленным, на эстраде г-жа Гончарова:
— Я этому господину (указывая на г. Шрейдера) сейчас дала пощечину. И вызываю его к барьеру. Я заменю Ларионова!
И не успел замолкнуть новый взрыв оживления, как футурист г. Большаков объявляет:
— Господа, меня Бальмонт назвал мерзавцем!
Аплодисменты, возгласы: „очень приятно!”
— Назвал мерзавцем за то, что я привез его сюда!
Новые клики одобрения.
— Но в этом не я виноват, а вы. И я всех называю вас хамами и плюю вам в лицо.
После этой безобразной, хулиганской выходки поднялось нечто невообразимое. Какой-то бедлам воцарился в зале. Попытались запустить в раскрашенного господина бутылкой...
Футуристы благородно ретировались за занавес и там, подсчитывая барыши, обсуждали за шампанским:
— Как спастись от разъяренной толпы?
Спаслись просто: потушили огни и дождались, пока разойдется публика. Было 4 часа утра.
Перед концом - новый инцидент.
Прнс. пов. N обратился к присутствовавшему в зале чину полиции:
— Здесь публику называли ослами, хамами, идиотами. Почему полиция не прекратила этого безобразия?
На требование предъявить свою карточку, прис. пов. N заявил:
— Я вам не предъявлю, потому что вы не в наряде.
Оказалось, что представитель полиции был в наряде, и г. N пришлось подчиниться.
Расходится публика возмущенная, негодующая. Хорошо, что спрятались гг. футуристы.

Сар.