1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912

1913

1914

1915

1916

1917

04 апреля (22 марта) 1905 года

Нападение евреев на воинский патруль в Варшаве

ВАРШАВА, 21 марта. Воинский патруль подвергся на улице Дикой нападению толпы евреев, сделавших несколько револьверных выстрелов. Патруль отвечал залпом. Раненых из толпы 9, убитых 2. Патруль невредим.

ВАРШАВА, 21 марта. Вчера вечером у следственной тюрьмы на Дикой улице, собралась толпа евреев, более тысячи человек, по случаю вынос тела умершего арестанта-еврея. На требование проходившего патруля разойтись, из толпы последовали выстрелы, не причинившие вреда. Тогда патруль стал стрелять, при чем двое из толпы были убиты, пятеро ранены.

Московская жизнь

Кражи 20 марта

Кр. Алексей Новозеров, войдя в часовню в Сухаревской башне, купил свечу, и, оставив свой чемодан у входа, пошел ставить свечу к иконе. В это время чемодан его кто-то похитил. В чемодане было платье и в том числе пиджак, в котором было зашито 300 рублей.

ХРОНИКА

Г. градоначальником образована комиссия для технического разрешения вопроса о возможности прокладки путей электрического трамвая по Мясницкой улице.

ЗА ГРАНИЦЕЙ

Отречение Франца-Иосифа

Слухи о предстоящем отречении императора Франца-Иосифа, возникшие на почве последнего кризиса в Венгрии, не только не прекращаются, но с каждым днем становятся все настойчивее и определенней. Император крайне огорчен отношением, проявленным к нему в последнее время со стороны венгров <...>

ЗАГРАНИЧНАЯ ЖИЗНЬ

В парижском Лувре обнаружена еще новая подделка. Оказалась фальшивой "индийская тиара". На ней имеется даже клеймо одного парижского золотых дел мастера, хорошо скрытое от неопытного взгляда.

ХАРБИН, 21, III.
Жители Харбина, несмотря на успокоительные заверения "Харбинского Вестника", спешно эвакуируются в Россию. Получены самые разноречивые сведения, раздуваемые до чудовищных размеров в местной тыловой дряблой, шантанной атмосфере. Выезжаю на позиции.
В.КЛИМОВ

Въ Японiи

«Nothing but truth» (Ничего, кромѣ правды.)

Въ плѣну.

I.

Но имя цивилизаціи, во имя чести, я считаю своимъ долгомъ протестовать противъ обращенія японцевъ съ плѣнными русскими.
Спѣшу оговориться: къ плѣннымъ раненымъ японцы относятся отлично. Госпитали „Краснаго Креста" для плѣнныхъ почти ничѣмъ не отличаются отъ госпиталей для раненыхъ японцевъ.
Своимъ отношеніемъ къ здоровымъ плѣннымъ японцы гордятся:
— Правда, совсѣмъ по-европейски?
Для европейской, для истинно европейской націи такое отношеніе къ плѣнному врагу составило бы позоръ, вызвало бы справедливое негодованіе.
Я отправился въ Мацуяму съ американцемъ, мистеромъ Парксомъ.
Мистеръ Парксъ, молодой человѣкъ, ярый японофилъ, его слова, это — отголосокъ тѣхъ отзывовъ, мнѣній и оправданій, которые распространяютъ японцы. Онъ имъ вѣритъ, и въ этомъ случаѣ его устами говорятъ японцы.
— Плѣнные русскіе! — объявилъ мой гидъ Кошино, когда мы явились на вокзалъ въ Осако.
Въ поѣздѣ, только что пришедшемъ, одинъ вагонъ былъ занятъ ранеными русскими плѣнными, которыхъ перевозили изъ Мацуямы въ Токіо.
На платформѣ, какъ всегда въ Японіи, шныряла толпа, но никто не обнаруживалъ ни малѣйшаго интереса къ вагону съ плѣнными врагами.
Толпа, занятая своимъ дѣломъ, своими разговорами, проходила мимо вагона, даже не оглядываясь на него, словно ничего особеннаго не происходило.
— Однако, вы мало интересуетесь плѣнными! —замѣтилъ я.
— Мы къ нимъ уже привыкли! — отвѣтнлъ Кошино не безъ фатовства.
Мистеръ Парксъ подтвердилъ:
— Сначала сбѣгались цѣлыя толпы поглядѣть русскнхъ плѣнныхъ. Особенно интересовало всѣхъ: „кто здѣсь казаки?" Но потомъ... Потомъ плѣнный русскій, это стало въ Японіи такъ же обыкновенно, какъ дженерикша!
Я не могъ удержаться отъ улыбки при этихъ словахъ яраго японофила.
Въ это время, это происходило въ ноябрѣ, всѣхъ плѣнныхъ въ Японіи было всего на все 6.000 человѣкъ!
Это называется:
— Какъ дженерикша!
Изъ вагона, обыкновеннаго вагона третьяго класса, въ какихъ японцы перевозятъ своихъ солдатъ, глядело около двадцати добродушныхъ русыхъ физіономій.
Я не буду передавать вамъ, какое чувство охватило меня при видѣ этихъ дорогихъ лицъ. Лица были дороги мнѣ въ эту минуту, какъ могутъ быть дороги только лица родныхъ братьевъ.
И видѣть ихъ въ плѣну, безоружныхъ, ранеными...
Что меня утѣшало, это ихъ цвѣтущій видь.
У большинства были руки на перевязи. Иначе ихъ совсѣмъ можно было бы принять за здоровыхъ.
Изъ оконъ съ любопытствомъ смотрѣли на японцевъ краснощекія физіономіи, полныя россійскаго благодушія.
Они обмѣнивались между собою замъчаніями, улыбками, пересмѣивались.
Видимо, не чувствовали себя ничуть смущенными.
— Откуда они?
— Вѣроятно, съ Ялу, — отвѣтилъ Кошино и туть же предупредилъ: — Джентльменъ, близко къ вагону подходить нельзя.
Стражи у раненыхъ плѣнныхъ не было никакой. За ними смотрѣли кондуктора. Но близко отъ ихъ вагона проходить разрѣшалось только японцами.
— Джентльменамъ не разрешено!
Кошино изъ гида превратился въ самаго ревностнаго полицейскаго.
Все время посѣщенія плѣнныхъ въ Мацуямѣ онъ отворачивался, дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ, когда я и мистеръ Парксъ снимали фотографіи, хотя это и воспрещено.
Но каждый разъ, какъ мы дѣлали попытку подойти ближе къ плѣннымъ, онъ вѣжливо, но настоятельно преграждалъ дорогу:
— Джентльменамъ не разрѣшено!
Какъ мы узнали потомъ отъ желѣзнодорожныхъ служащихъ, плѣнные, дѣйствителыю, были съ Ялу. Они поправились въ госпиталѣ въ Мацуямѣ и теперь ихъ эвакуировали въ Токіо.
Живши раньше въ Манчжуріи, я сейчасъ же узналъ типичный лица пограничниковъ изъ уральскихъ казаковъ, хотя по краснымъ погонамъ на старыхъ, изношенныхъ шинеляхъ ихъ можно было принять за солдата восточно - сибирскаго стрѣлковаго полка.
Нѣкоторые были одѣты въ бѣлые халаты. Другіе еще сохраняли свои мундиры. Но что это были за мундиры!
Поѣздъ простоялъ минуть пятнадцать, и вагонъ съ плѣнными русскими ушелъ, такъ же не обративъ ничьего вниманія, какъ и пришелъ.
— Это глупо, однако, что не позволяютъ подойти поближе!—замѣтилъ я мистеру Парксу.—Мнѣ хотѣлось послушать, какъ плѣнные говорятъ между собой. Я никогда не слыхалъ русскаго языка.
— Это очень благоразумно! — отвѣтилъ мистеръ Парксъ. — Среди иностранцевъ могутъ быть русскіе шпіоны.
— И плѣнные исчезнутъ отъ одного взгляда?!
— Нѣтъ. Но они, будто бы, говоря между собою, могутъ что-нибудь сообщить относительно Японіи.
— Ну, не находите ли вы, милѣйшій мистеръ Парксъ, что эта боязнь русскихъ шпіоновъ слишкомъ преувеличена у японцевъ. Они, говорятъ, наводняли Манчжурію своими шпіонами и теперь напоминаютъ, простите меня, шулеровъ. Сами передергиваютъ, и потому въ каждомъ играющемъ боятся встрѣтить шулера.
— Излишняя осторожность никогда не вредить во время войн
Мнѣ вспомнилось только, какъ мило, просто и добродушно перевозятся плѣнные японцы у насъ.
Ихъ окружаетъ толпа, и кому приходить въ голову:
— Какіе типы шныряютъ въ этой толпѣ!
— Я не думаю, чтобы въ Россіи плѣнныхъ перевозили съ такими строгостями.
— А! То, Россія!
Мистеръ Парксъ только пожалъ плечами.
Изъ Хирошимы мы вышли прекраснымъ, чисто лѣтнимъ, свѣтлымъ и яснымъ утромъ. Порядочный пароходъ, тысячи въ четыре тоннъ, общества „Ниппонъ-Йезе-Кайши" понесъ насъ по лазурному Средиземному морю Японіи.
Оно восхитительно.
На голубой, свѣтлой эмали набросана масса букетовъ зелени. Островки.
По вечерамъ здѣсь освѣщено, какъ на парижскомъ бульварѣ.
Безконечное количество островковъ, скалъ, камней, рифовъ, огражденныхъ огнями.
Пробраться здѣсь, если погасятъ огни, невозможо,
На каждомъ шагу напорешься и пойдешь ко дну.
Зато итти на пароходѣ по этому архипелагу — одно наслажденіе. Звонокъ телеграфа въ машину не умолкаетъ ни на секунду, такъ же, какъ команда рулевому .
Пароходъ мѣняетъ ходъ, виляетъ изъ стороны въ сторону ежеминутно.
Идетъ зигзагами между букетами пышной зелени.
Вы только что выполнили трудный маневръ, обогнули островокъ, какъ прямо на носу у васъ выростаетъ камень.
Пароходъ снова ложится на бортъ проходить въ двухъ шагахъ отъ бакеновъ, ограждающихъ отмель, и снова впечатлѣніе: вы мчитесь на новый маленькій островокъ, чтобы разбиться. И снова ловкая, на полномъ ходу, диверсія въ сторону. Пароходъ, шипя взрѣзанной струей, проскальзываетъ около самаго берега.
Это хорошо какъ спортъ.
Черезъ 7 часовъ такого пути мы подошли къ порту Такахава.
Мацуяма, около которой расположенъ „лагерь плѣнныхъ русскихъ", главный городъ провинціи Ійо, расположена на островѣ Шикоку.
Огромный островъ. Изъ Такахава въ Мацуяму ведетъ желѣзная дорога. Отъ берега до „лагеря плѣнныхъ" около 5 часовъ разстоянія.
Я прошу обратить на это вниманіе. 5 часовъ пути до берега. 7 часовъ пути по морю. Оцѣните возможность побѣга изъ Мацуямы.
Изъ Мацуямы въ „лагерь" надо ѣхать на лошадяхъ.
Изъ самаго названія „яма", по-японски—гора, вы видите, что дѣло идетъ о гористой мѣстности.
Въ ложбинѣ, надъ которой амфитеатромъ возвышаются холмы, правильными рядами стояли деревянные бараки, крытые волнистымъ желѣзомъ.
— Совсѣмъ какъ англичане для буровъ! — съ восторгомъ воскликнулъ Кошино, давая намъ это по-ясненіе.
— Yes! — одобрительно кивнулъ головой мистеръ Парксъ.
И я узналъ сразу эти бараки. Сразу было видно, съ кого японцы скопировали манеру держать плѣнныхъ.
Я видѣлъ такіе же точно бараки на Цейлонѣ, за Нурельей.
Такіе же длинные ящики-дома. Только тамъ весь баракъ изъ волнистаго желѣза. Японцы, копируя, устроили дешевле.
Разница одна:
Бараки для плѣнныхъ буровъ были окружены изгородью.
Японцы предпочитаютъ охранять „лагерь" часто разставленными часовыми.
Но буры за изгородью, внутри лагеря, пользовались полной свободой, ходили, гуляли когда угодно.
Это было отношеніе къ плѣннымъ суровое, но все же европейское, соответствующее европейскому понятію о достоинствѣ человѣка и плѣннаго врага, тогда какъ здѣсь...
Но объ этомъ потомъ.
Первое, куда насъ повелъ Кошино, это — конечно, лазаретъ „Краснаго Креста".
Японцы тутъ экспонируютъ свою гуманность и цивилизацію.
Длинный баракъ, со стѣнами, выкрашенными въ белую краску, производилъ самое лучшее впечатлѣніе своей чистотой.
Снова тяжелое зрѣлище... своихъ... въ плѣну... да еще страдающихъ.
Раненыхъ было восемь человѣкъ.
Одинъ лежалъ неподвижно, какъ трупъ, вытянувшись, съ забинтованной головой.
Другіе разговаривали между собою тихо, какъ говорятъ въ присутствіи умирающаго. Двое играли въ карты.
— Ихъ офицеры! — сказалъ намъ тихо Кошино.
Два мичмана, юные, съ перевязками, съ лихо, а lа Вильгельмъ II, закрученными усами, вызывающе посмотрѣли на двухъ любопытныхъ „англичан!»".
Они имѣли бравый, смѣлый видъ.
Я едва удерживался отъ улыбки, дружеской, привѣтственной, этимъ молодымъ людямъ, которые „фиксировали" взглядомъ „инглишмена", не подозрѣвая, что около нихъ бьется, и какъ въ эту минуту бьется, русское сердце.
Раненые солдаты не обратили на насъ никакого вниманія.
— О, здѣсь часто бываютъ иностранцы!—пояснилъ Кошино, всѣ въ восторгѣ, какъ мы хорошо обращаемся съ русскими!
И онъ принялся перечислять:
— Они получаютъ ѣду два раза въ день. Они ѣдятъ рисъ, они ѣдятъ овощи, ѣдятъ рыбу, получаютъ мясо, имѣютъ чай!
Онъ говорить захлебываясь, почти съ завистью человѣка, урѣзывающаго себя во всемъ, какъ урѣзываютъ себя японцы, и говорящаго о Валтасаровомъ пирѣ.
— Взгляните сюда!
Кошино указалъ въ передній уголъ.
— Это ихъ Богъ.
Въ углу висѣла икона Божіей матери.
— Мы не запрещаемъ имъ этого!
Онъ хвастался цивилизаціей, какъ можно хвастаться, еще къ ней не привыкнувъ.
Этотъ японецъ напоминалъ мнѣ въэту минуту франта сингалеза, который съ особой гордостью маршируетъ среди улицы, высоко поднимая ноги: онъ надѣлъ штаны!
Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ кровати одного изъ раненыхъ, чтобъ, взглянуть на черную дощечку.
— Нельзя подходить!
Кошино рѣшительно преградилъ мнѣ дорогу.
— Подходить нельзя, сэръ!
Въ госпиталяхъ, гдѣ лежали раненые японцы, мнѣ никто не мѣшалъ подходить и читать дощечки, нааписанныя всегда по-нѣмецки.
Слѣдовательно, не боязнь обезпокоить больного руководила гуманными японцами.
Сестры милосердія, японки, въ коричневыхъ платьяхъ, бѣлоснѣжныхъ передникахъ, съ краснымъ крестомъ на рукавѣ, въ высокихъ чепцахъ, какъ мнѣ показалось, очень заботливо ходили за ранеными.
И я замѣтилъ нѣсколько дружескихъ улыбокъ, которыми обмѣнялись раненые съ сестрами.
— О, это святыя женщины!—воскликнулъ Кошино и съ благоговѣніемъ добавилъ: — И притомъ изъ высшаго общества.
Мистеръ Парксъ принялся также расхваливать японскихъ сестеръ мнлосердія.
И затѣмъ онъ, вмѣстѣ съ Кошино, въ одинъ голосъ воскликнули:
— Это не то, что русскія!
И принялись наперебой разсказывать гнусности о нашихъ сестрахъ.
Варвары оскорбляютъ женщинъ своихъ враговъ. И въ этомъ сказалось несомнѣнное „нравственное варварство" японцевъ: Японія полна гнусными клеветами на нашихъ „сестеръ". Зачѣмъ это потребовалось? Просто азіатское хамство, хотя и прикрытое блескомъ всей европейской культуры.
— Вы обратите вниманіе, какія кровати! — издали указывалъ Кошино.—Европейскія кровати!
Железный кровати англійскаго типа, съ высокой спинкой въ головахъ и низенькой въ ногахъ, были покрыты, действительно, очень чистымъ бѣльемъ.
Сѣрыя одѣяла.
— Подушки какъ въ отеляхъ!—захлебывался Кошино.
— Ихъ держатъ, действительно, какъ въ отеле!— приходилъ въ удовольствіе отъ японцевъ мистеръ Парксъ.
Подушки были не круглыя, валиками, на которыхъ спятъ японцы, а обыкновенныя, наши, европейскія.
На каждой кровати я заметилъ привязанный образокъ.'
Изъ тихихъ беседъ раненыхъ до меня долетали отдѣльныя слова. И мне не передать того впечатленія, которое производили звуки родной речи здесь, въ такой обстановке.
Горячая кровь захолонула мне сердце, когда я услышалъ сказанную въ азарте несколько громче такую пустую, такую незначащую фразу:
— Тебе сдавать!
Это были русскія слова. Здесь! Большинство раненыхъ были ранены въ голову, плечи и руки.
Это шрапнель! — похвастался Кошино. Было тяжело уходить отсюда, отъ близкихъ, отъ родныхъ, отъ несчастныхъ, отъ страдающихъ.
Было невыносимо оставаться здесь и видеть своихъ въ плену.
1Мне казалось, что солдатъ съ завязанной головой умираетъ... И я не могъ сказать никому слова утѣшенiя.
У меня голова шла кругомъ.
— Идемъ смотреть лагерь пленныхъ! — предложилъ мистеръ Парксъ.

В.КРАЕВСКIЙ

(Текст печатается по книге В.Краевский «В Японии». Издание Т-ва И.Д.Сытина, 1905 г. 186 стр.)