24 (11) февраля 1905 года

На войну

Японія—страна улыбокъ. Изъ этого не слѣдуетъ, конечно, что жизнь въ Японіи —безпечальное житье.
Нѣтъ. Но у японцевъ есть пословица:
— Печаль и рваную одежду слѣдуетъ оставлять дома.
Выходя на улицу, японецъ «надѣваетъ улыбку >
. Это не только правило, вѣжливости. Это для японца первое требованіе общежитія. Какъ, выходя на улицу, надо надѣвать панталоны.
А потому...
— Вы хотите видѣть сцены расставанья съ отъѣзжающими на войну? Слезы? Ничего подобнаго вы не увидите! — сказалъ мнѣ иностранецъ, долго живущій въ Японіи и знающій здѣшній народъ,— въ Японіи страдаютъ, какъ вездѣ. Но дѣлаютъ это дома. Тамъ, за стѣнами этихъ бумажныхъ домиковъ, разумѣется, льются слезы, и много слезъ. Но этого никто не видитъ. Не долженъ видѣть.
Существуетъ-ли въ Японіи взглядъ, о которомъ много приходилось читать: человѣкъ, отправляющійся на войну, считается уже умершимъ.
Я разспрашивалъ объ этомъ у многихъ. Отвѣтъ одинъ:
— Это старое поверье. Оно существовало, да. Но теперь никто такъ не смотритъ. — Такъ что не происходитъ никакого ряда погребенія надъ людьми, идущими на войну?
— Это значить смѣшивать древнюю исторію Японіи съ новой. Это дѣлалось когда-то. Теперь никакихъ этихъ церемоній не существуетъ, Сцены прощанья происходятъ въ четырехъ бумажныхъ стѣнахъ.
Публично, на улицѣ, на вокзалѣ,— уходящихъ солдатъ окружаютъ только мужчины.
Женщины не смѣютъ даже приблизиться.
Жены, матери, сестры съ дѣтьми стоять въ сторонѣ, глотая, несомненно, слезы, но, все-таки, стараясь натянуть на лицо улыбку.
Это спартански, сурово и жестоко. Но:
— Женщины не должны лишать мужества воиновъ.
Мы на вокзалѣ въ Іокогамѣ. Съ поѣздомъ, въ вагонѣ перваго класса, уѣзжаютъ на войну 9 офицеровъ
Повидимому, изъ лучшего общества. Около оконъ вагона стоятъ японцы, тоже изъ лучшаго общества, потому что одѣты по-европейски. Несколько японцевъ даже въ цилиндрахъ, что очень на нихъ забавно. Много джентльменовъ изъ англійской и американской колоній, пришедшихъ сказать свое холодное:
— Good by!
Нѣсколько англійскихъ и американскихъ лэди, изъ той породы, которую у насъ принято называть «психопатками».
Эти—самыя горячія «японскія патріотки». «Патріотки чужого отечества». Шовинистки сверхъестественныя,
Онѣ такъ трясутъ руки маленькимъ японскимъ офицерамъ, такъ желаютъ имъ:
— Побѣды! Блестящей побѣды! Да хранитъ васъ Богъ!
Такъ суетятся, такъ волнуются, что ихъ можно принять за женъ и сестеръ отъѣзжающихъ японцевъ.
А настоящія жены, матери, сестры съ дѣтьми, которыхъ онѣ держатъ за руки, молча стоятъ въ отдаленіи отъ вагоновъ, въ сторонѣ. Онѣ нарядно одѣты. Ихъ можно принять за постороннихъ, праздныхъ и равнодушныхъ зрительницъ.
Офицеры веселы, оживлены.
Говорить съ мужчинами, съ джентльменами, и лэди,—и ни одного взгляда туда, гдѣ «въ отдалении стоять жены и плачутъ»,—плачутъ, конечно, въ душѣ.
Но вотъ свистокъ паровоза.
— Good by* Good by!
Но офицеры забыли о друзьяхъ.
Ихъ взглядъ теперь,—только теперь,— къ остающимся близкимъ.
Маленькія женщины въ кимоно присѣдаютъ и изо всѣхъ силъ стараются улыбнуться.
Офицеры машутъ имъ руками.
II ни звука, на крика, ни слова прощального привѣта.
Въ вагонѣ всѣ любезны къ отъѣзжающимъ офицерамъ. Они такъ же милы и любезны къ окружающимъ. Съ ними заговариваютъ съ любезными улыбками, вѣроятно, желаютъ счастья, успѣховъ.
Но ничего экспансивнаго.
— Быть англичанами!*—-. «хорошій тонъ» Японіи.
Офицеры бриты, какъ англичане. Публика считаешь своимъ долгомъ быть сдержанной, какъ «друзья-англичане».
«Токэйдо»,—такъ называется желѣзная дорога отъ Іокогамы до , Токіо,—мы дѣлаемъ тихимъ ходомъ въ 50 минутъ.
Въ Токіо, на станціи Шимбаши, я выхожу вмѣстѣ съ офицерами, — и вдругъ раздаются не крики.
Вглядываюсь. Въ Шимбаши стоитъ воинскій поѣздъ. Солдаты вышли на платформу. Увидѣвъ офицеровъ, они ихъ привѣтствуютъ.
Это не дружное:
— Здравія желаемъ!
Это просто нестройные привѣтственные крики толпы.
Офицеры поворачиваются къ нимъ, улыбаются, кланяются, благодарить жестами.
Никакого козырянья я не замѣтилъ. Это, какъ я много разъ убѣдился потомъ, одна изъ обычныхъ овацій солдатъ отъѣзжающимъ офицерамъ.
Все время, пока я жилъ въ Токіо, я по нѢсколько разъ въ день ѣздилъ на Шпибаши смотрѣть проходящіе воинскіе поѣзда.
Токіо, на пути между Іокогамой и Осака, конечным пунктомъ, откуда войска идутъ уже на пароходахъ, — оживленный проходной военный пунктъ. Тутъ проѣзжаютъ войска изъ Іокогамы, Эношимы, Камакуры и Никко.
Поѣзда, всдѣдствіе изобилія воинскихъ поѣздовъ, идутъ страшно тихо. Но движеніе изумительно правильно и регуіярно. Никогда никакихъ опозданій ни на минуту. Все идетъ, какъ часы. И какъ хорошіе часы.
Черезъ Токіо проходитъ ежедневно 10—12 воинскихъ поѣздовъ. Поѣзда небольшіе, по 6—7 вагоновъ только. Въ каждомъ вагонѣ,—они маленькіе,—человѣкъ по 20.
Никакихъ товарныхъ «теплушекъ» для перевозка солдатъ я въ Японіи не видѣлъ. Да оно было бы и затруднительно: простыхъ товарныхъ вагоновъ въ Японіп мало, «климатъ дозволяетъ» возить товары на открытыхъ платформахъ, прикрытыхъ брезентами.
Солдатъ возятъ въ вагонахъ 3-го класса, только стараго фасона.
Вы, вѣроятно, помните эти анаѳемскіе вагоны на нашихъ желѣзныхъ дорогахъ: «купэ» во всю ширину вагона, съ дверями съ той и другой стороны. Запрутъ, и сиди. Такіе вагоны теперь сохранились только на французскихъ желѣзныхъ дорогахъ, — худшихъ изъ существующихъ въ мірѣ.
Въ Японіи эти древняго типа вагоны замѣнены новыми, лучшей системы, Пульмана. Но уничтожены не были и пригодились для перевозки войскъ.
Японскіе солдаты одѣты въ парусиновое платье. Ихъ переодѣнутъ въ Осака.
Никакихъ пьяныхъ и загулявшихъ я никогда нигдѣ не видѣлъ.
*Но янонскіе солдаты, все-таки, «гуляютъ» По-японски скромно.
На станціяхъ шныряетъ безчисленное количество мальчишекъ, продающихъ ѣду, лакомства, прохладительные напитки.
Солдаты покупаютъ киринъ-биръ, — темное пиво, — рисъ съ черносливомъ, сласти, фрукты.
По-японски—это ужъ «дозволять себѣ лишнее».
И въ колоссальномъ количествѣ газеты. Въ Токіо воинскіе поѣзда стоятъ 20 минуть. Какъ только подходить такой поѣздъ, мальчишки несутся къ вагонамъ съ грудами газетъ. Все это расхватывается въ одну минуту. Японскаго солдата въ воинскомъ поѣзде нельзя себѣ представить безъ газеты. Японцы любятъ железную дорогу. Заплативъ - 10 сенъ (10 копеекъ) за право входа на платформу, японецъ толчется на ней безъ - конца.
Каждый воинскій поѣздъ встрѣчаетъ, такимъ образомъ, толпа. Но ни криковъ, ни громкихъ прввѣтовъ. Толпятся у оконъ, болтаютъ н непремѣнно смѣются, какъ того требуетъ японскій «хорошій тонъ».
— Бываютъ-ли безпорядки при отправкѣ?-—спросилъ я.
На меня только посмотрѣли съ удивлениѣмъ.
Но вотъ однажды, часовъ въ девять вечера,—подъѣзжая къ вокзалу, я увидѣлъ иллюминацію и крики.
Толпа, человѣкъ въ сто, стояла передъ вокзаломъ съ фонариками на высокихъ шестахъ и вопила:
- Банзай!
«Банзай», по-японски,— побѣда.
-Что это?
-Уѣзжаютъ солдаты, уроженцы Токіо.
Вся толпа заплатила по 10 сенъ за право входа на платформу,—и платформа, наполненная толпой съ фонариками, приняла какой-то карнавальный видъ.
Крики стояли оглушительные.
Мужчины, толпясь у оконъ вагоновъ, гдѣ сидѣли солдаты, отчаянно жестикулировали, что-то горячо говорили, вопили, должно-быть, что-нибудь очень патриотическое.
Среди криковъ чаще другихъ слышалось все то же:
— Побѣда!
И снова я увидѣлъ въ отдаленіи толпу женщинъ и дѣтей, молчаливую, неподвижную, словно забытую.
Женъ, матерей, сестеръ, дѣтей.
Засвистѣлъ паровозъ.
Разноцвѣтные бумажные фонарики закачались, закувыркалась въ воздухѣ, платформа завопила отчаянно:
— Банзай!
Поѣздъ завопилъ:
— Банзай!
Стоявшія въ сторонѣ женщины принялись присѣдать, словно куклы, которыхъ только-что завели.
Все силилось улыбаться.
Въ Осака я пріѣхалъ съ экспрессомъ утромъ.
Осака—«Манчестеръ Японіи», круп нѣйшій фабричный центръ.
Осака—одинъ изъ крупнѣйшихъ военныхъ центровъ. Здѣсь главный арсеналъ, здѣсь главные склады амунвціи.
Еще станціи за три было видно, что мы приближаемся къ военному центру.
На станціяхъ поѣзда по 10, по 15 платформъ, нагруженныхъ лафетами.
Въ Осака солдатъ пересаживаютъ на пароходъ по 1,000, во 1,500 человѣкъ на каждый.
Осака, это—послѣдняя пядь японской земли для солдата, ѣдущаго на войну.
Этотъ городъ интересовалъ меня особенно.
— Какъ относится фабричное населеніе Японіи въ войнѣ?
Выйдя съ вокзала, я увидѣлъ передъ нимъ толпу человѣкъ въ 300—400.
— Что это?
— Ожидаютъ военнаго поѣзда. Здѣсь всегда толпа.
— Все время войны?!?!
— Все время войны. Ежедневно. И каждый поѣздъ.
— Но что же жители Осака ничѣмъ другимъ не занимаются, кромѣ встрѣчи воинскихъ поѣздовъ?
— Толпа все разная. Кто изъ рабочихъ освободился,—тотъ и идетъ встрѣчать. Поѣзда безпрестанно.
И такъ изъ мѣсяца въ мѣсяцъ, изо дня въ день, изъ часа въ часъ!
Но вотъ толпа заволновалась.
Пришелъ!
На ступенькахъ вокзала показался офицеръ.
Его встрѣтили криками. Онъ кланялся и улыбался.
И вдругъ оглушительный вопль вырвался у толпы. Въ дверяхъ показались улыбающіеся солдаты.
«Игрушечные» японскіе солдаты, которые даже теперь, когда ихъ достоинства хорошо извѣстны, не могутъ не вызывать своимъ видомъ невольной улыбки.
Солдатъ величиной со свое ружье!
Мнѣ вспомнился анекдотъ о Цицеронѣ, который, увидавъ своего, маленькаго роста, зятя препоясаннымъ огромнымъ мечомъ, воскликнулъ: — Кто смѣлъ прівязать моего зятя къ мечу?!
Я понимаю, откуда у вашего солдата взялось это ласкательное:
— Япоша.
«Храберъ, да ужъ больно малъ».
Офицеръ скомандовалъ своимъ солдатамъ выстроиться. И шествіе двинулось.
Впереди солдаты, за ними толпа, которая росла и росла съ каждой улицей.
— Кто эти люди?—спросилъ я у своего Кошино.
Онъ разспрашивалъ шедшихъ.
— По большей, части, рабочіе съ фабрикъ.
Осака—Венеція Японіи. Масса домовъ построена на сваяхъ. Вмѣсто улицъ часто каналы.
И шествiе по этой Венеціи по маленькимъ горбатымъ мостикамъ солдатъ и безпрерывно вопившей толпы было интересно и оригинально.
Мосты подъ нами не разрушались.
Это шествіе толпы съ непрерывными, изступленными какими-то, криками провожало солдатъ вплоть до казармъ на пристани.
А когда я пріѣхалъ въ отель и едва успѣлъ разложиться,—издали до меня снова донесся вопль, словно случилась катастрофа.
Пришелъ новый воинскій поѣздъ.
И населеніе Осака посылало послѣдній, прощальный привѣтъ родины уходящимъ за нее умирать.
— И такъ цѣлый годъ. Цѣлый годъ сплошного крика!—жаловался мнѣ сумрачный англичанинъ, хозяинъ отеля,—никакихъ нервовъ не станетъ! Моя жена не выдержала, уѣхала изъ этого «патріотическаго города»! Не успѣешь успокоиться,—вопль надъ всѣмъ городомъ. По каналамъ разносится гулко! Эти японцы ужъ очень громко любятъ свое отечество!
— Но скажите, неужели это не утихаетъ съ теченіемъ времени?
— Утихаетъ? Они, кажется, съ каждымъ днемъ орутъ все громче и громче! У нихъ голоса развиваются,—это очевидно.
Я осматривал городъ, порть, все это под несущіеся издали вопли.
Засыпалъ и вдругъ вздрагивал.
Вопль.
Что такое?
Пришелъ вечерній воинскій поѣздъ.
— Осака—послѣдній японскій городъ, и она считаетъ это своимъ долгомъ!— скромно, но съ гордостью говорилъ мнѣ одинъ японецъ-докторъ.
Такъ Японія провожаетъ на войну своихъ солдат.

В. КРАЕВСКIЙ
(Глава "На войну" в книгу не вошла).

1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912