01 февраля (19 января) 1905 года

Въ Японiи

«Nothing but truth» (Ничего, кромѣ правды.)

На улицахъ Іокогамы

I

Вчера былъ праздникъ. Завтра будетъ новый. Такое впечатлѣніе производятъ улицы Іокогамы.
Улицы словно для сплошного тріумфальнаго шествія.
По обѣимъ сторонамъ улицъ—огромный мачты, обвитыя матеріей національныхъ цвѣтовъ: ярко-красной и бѣлой. На нѣкоторыхъ еще болтаются обтрепанные вѣтромъ флаги. Между мачтами перекладины для фонариковъ, обвитыя той же флажной матеріей.
Это остатки отъ празднества, которое происходило здѣсь дней за 25 до моего пріѣзда, по случаю Ляояна. Но этихъ приготовленій къ украшенію флагами и иллюминаціи не убираютъ въ твердой увѣренности:
— Все это скоро снова пригодится.
Вагоны электрическаго трамвая еще нродоляіаютъ ходить увѣшанные засохшими гирляндами изъ зелени.
На площадяхъ стоятъ огромный доски, въ родѣ нашихъ классных!».
— Это для уличныхъ художниковъ! — поясняетъ мнѣ мой гидъ Кошино.
Уличные художники во время празднества здѣсь же, среди толпы, дѣлаютъ на этихъ доскахъ моментальные наброски военныхъ сценъ.
Большинство магазиновъ еще и до сихъ поръ украшено флагами. Такъ и не снимали:
— Скоро потребуется опять!
По большей части это цѣлыя группы изъ флаговъ: звѣздный американскій, полосатый англійскій и японскій съ краснымъ солнцемъ и расходящимися отъ солнца кровавыми лучами.
Но чаще всего встрѣчается комбинація двухъ флаговъ: англійскаго и японскаго.
„Бары",— кабачки, предназначенные для европейскихъ матросовъ,—кромѣ этихъ „родственныхъ" комбинацій флаговъ, обклеены еще кругомъ лубочными картинами, изображающими гибель русскихъ броненосцевъ, японскихъ солдатъ разнаго рода оружія и англійскихъ Томми Аткинсовъ.
Мой гидъ Кошино разсказываетъ о торжсствахъ „по случаю побѣды при Ляоянѣ" захлебываясь. Его глаза отъ удовольствія становятся узенькими - узенькими и блестятъ, и горятъ, и сверкаютъ.
— Вы не можете себѣ представить, сэръ, что тогда происходило въ Іокогамѣ! Вы не можете себѣ представить!
Празднество длилось нѣсколько дней и ночей безъ перерыва. Отдыха въ весельѣ — ни на секунду. Многіе въ эти дни такъ и не заходили домой ,— уставъ веселиться, спали въ рикшахъ. Ѣ ли, покупая кушанье у уличныхъ продавцовъ.
— Въ боковыхъ улицахъ были разбиты цѣлые лагери! Спали на землѣ.
Спектакли въ безчисленныхъ здѣсь театрахъ шли безъ перерыва 24 часа въ сутки. Актеры играли въ нѣсколько смѣнъ. Въ то время, когда одни подвизались на сценѣ, другіе отсыпались за кулисами.
На улицахъ стоялъ шумъ, гамъ, ревъ.
Воображаю, что происходило тогда, если и теперь, когда нѣтъ никакого праздника, можно оглохнуть отъ японской толпы!
По улицамъ, сплошь закутаннымъ въ парусину національныхъ цвѣтовъ, освѣщеннымъ разноцвѣтными фонариками, безъ перерыва двигались процессіи, возили огромныя модели броненосцевъ, крейсеровъ, торпед ныхъ лодокъ.
И сейчасъ, что вась поражаетъ,—это обиліе лавокъ, продающихъ всевозможный принадлежности для празднованія.
Вся Іокогама, какъ и всѣ японскіе города,—одинъ сплошной базаръ. И большая часть лавокъ торгуетъ всевозможной шумной дребеденью, предназначенной для празднествъ. Японская кустарная промышленность кинулась, очевидно, въ эту сторону.
Сколько этихъ лавочекъ! Счесть ихъ, хотя бы на одной улицѣ, невозможно.
Въ данную минуту—затишье, онѣ почти не торгуютъ. Но продавцы веселы: увѣрены, что будутъ торговать великолѣпно.
Въ этихъ лавкахъ, расноложенныхъ цѣлыми рядами, продаются флаги, трещотки, производящія такой трескъ, словно трескается вашъ собственный черепъ, дудки, завывающія какъ пароходная сирена, особыя деревянный кастаньеты, въ искусствѣ играть на которыхъ японцы не уступятъ испанцамъ, разноцвѣтные фонарики самыхъ причудливыхъ формъ, маленькіе гонги изъ бронзы,—чтобъ дѣлать еще больше шума, словно его мало отъ трещотокъ и сиренъ, — шутихи, эмблемы въ петлицу: японское знамя, портреты адмирала Того, фигурки броненосцевъ.
Съ восхода солнца и до десяти часовъ вечера улицы запружены такой сплошной толпой, что двое рикшаменовъ, бѣгущихъ впереди, насилу очищаютъ путь, чтобъ можно было проѣхать въ рикшѣ.
Говоря объ японской толпѣ, я прежде всего долженъ разсѣять четыре легенды.
Въ нашихъ газетахъ я читалъ, что въ Яноніи осталось такъ мало мужского населенія, особенно молодого, что японцы выписываютъ даже молодыхъ, здоровыхъ китайцевъ,—въ качествѣ Гальтиморовъ, — на раззаводъ.
Это принадлежитъ къ числу глупыхъ сказокъ, которыми, ей Богу, стыдно, недостойно и до жалости смѣшно себя обманывать въ такое серьезное время.
Я читалъ въ нашихъ газетахъ, въ доказательство того, какъ мало въ японскихъ городахъ осталось трудоспособная мужского населенія,—что „даже такой тяжелый трудъ, какъ нагрузка пароходовъ углемъ, исполняется теперь въ Японіи женщинами!"
Въ Японіи очень весело, и очень основательно,— разсмѣялись бы, прочитавъ такое „утѣшительное извѣстіе".
Дѣло въ томъ, что въ Японіи всегда нагрузка пароходовъ углемъ производилась женщинами, и благодаря умѣлому и ловкому распредѣленію труда, операція эта никогда не была тяжелой.
Всякій морякъ, бывавшій въ Японіи, скажетъ вамъ, что нигдѣ нагрузка углемъ не происходитъ такъ быстро и такъ весело.
Отъ угольной баржи къ пароходу ставятся сходни, по обѣимъ сторонамъ которыхъ становятся локоть къ локтю непрерывной вереницей женщины. Уголь накладывается съ быстротой молніи въ маленькія плетения кошелочки, и кошелочки эти непрерывной лентой несутся по рукамъ на пароходъ и съ парохода. Весь трудъ японки—взять кошелку у сосѣдки и передать другой. Онѣ дѣлаютъ это такъ быстро, что, кажется, непрерывная лента бѣжитъ у нихъ въ рукахъ. По одной сторонѣ сходней передаются полныя кошелки на пароходъ, но другой женщины передаютъ пустыя кошелки внизъ. Это дѣлается среди визга, хохота, обычнаго японцамъ, пѣнія,—быстро, весело, и женщины въ Японіи могутъ нагрузить въ день столько пароходовъ, сколько и не приснится, напримѣръ, обуглившимся въ черной пыли, измученнымъ тяжкой работой здоровеннымъ феллахамъ въ Портъ-Саидѣ.
Что поражаетъ васъ на улицахъ и базарахъ не только Іокогамы, но и всѣхъ японскихъ городовъ,— это обиліе мужчинъ. Японки совсѣмъ не домосѣдки, но толпа все-таки главнымъ образомъ мужская. И среди этой мужской толпы вамъ бросается въ глаза колоссальное, подавляющее количество молодыхъ людей, „призывного возраста". Благодаря августовскому теплу и соотвѣтственной этому легкости мужскихъ костюмовъ, вы видите, что это все за коренастый, съ развитой на рѣдкость мускулатурой, „крѣпко сколоченный", здоровенный народъ.
Китайцамъ тутъ дѣлать рѣшительно нечего!
Я знаю хорошо китайскую толпу. Какая колоссальная разница! Здѣсь, въ японской толпѣ никаких, истощенныхъ лицъ, похожихъ на выжатый лимонъ. Кругомъ все очень коренастое, здоровенное, плотное, ловкое. По мускулатурѣ хоть изучай анатомію!
Вторая легенда —это о грустномъ видѣ японской толпы. Я много читалъ въ нашихъ газетахъ:
— Цвѣтъ траура въ японін бѣлый, и улицы переполнены теперь, во время войны, женщинами въ бѣломъ.
Я ждалъ этихъ „цълыхъ печальныхъ бѣлыхъ процессій", о которыхъ такъ много читалъ. И ни одной.
— А гдѣ же бѣлые костюмы? — осведомлялся я во всѣхъ городахъ.
И всюду на меня смотрѣли съ удивленіемъ:
— Какіе бѣлые костюмы?
— А траурные? Вдовъ?
— Ахъ, это! Обычай этотъ брошенъ уже пять лѣтъ тому назадъ.
А потому и никакихъ „процессій", которыя намъ мерещатся просто потому, что мы по незнанію отстали отъ японскихъ модъ.
Что въ толпѣ много вдовъ, это несомненно. Какъ всегда во время войны во всякой странѣ.
Но, что японскія улицы не имѣютъ печальнаго вида, благодаря вереницамъ одѣтыхъ въ бѣлый трауръ японокъ, — тоже несомнѣнно: обычая носить бѣлый цвѣтъ въ знакъ траура въ Японіи теперь не существуетъ.
Третья легенда, съ которой я тоже познакомился по нашимъ газетамъ,—это такое будто бы развитіе пауперизма въ японскихъ городахъ, что оно, въ видѣ страшнаго нищенства, бросается въ глаза на каждомъ шагу на улицахъ.
Это снова „утѣшительная неправда". Въ Японіи нѣтъ такого нищенства, какое есть всюду. Японскіе старики занимаются тѣмъ, что въ маленькихъ повозкахъ, стѣнки которыхъ представляютъ собой вощеную бумагу, натянутую на раму, развозятъ на себѣ, а то на собакѣ или на козѣ, прохладительные напитки, съѣстное и лакомство. Ужасныя японскія старухи... Онѣ, действительно, ужасны, благодаря обычаю склеивать волосы для замысловатой прически въ видѣ колоссальныхъ „анютиныхъ глазокъ", японки, въ концѣ-концовъ, лысѣютъ. Нигдѣ нътъ такой массы лысыхъ старухъ, какъ въ Японіи. И эти ужасныя старухи съ голымъ черепомъ и черными выкрашенными зубами имѣютъ также свою спеціальность: на длинныхь коромыслахъ таскаютъ по двѣ корзиночки, — одна съ. яблоками, другая съ орѣхами. Эта грошовая торговля замѣняетъ имъ нищенство. У нихъ покупаютъ, какъ у насъ подаютъ милостыню. Изъ состраданія.
Въ Іокогамѣ около отеля меня за все время остановили только двѣ лысыя старухи.
Онѣ жалобно завывали на ломаномъ англійскомъ языкѣ:
— Бѣдный мальчикъ... Нѣтъ ѣсть...
Я думаю, что не нужно было никакой войны для того, чтобъ двѣ несчастный старухи обратились къ иностранцу-туристу съ забавной для ихъ возраста просьбой объ ихъ маленькихъ дѣтяхъ.
Сравните съ любой, очень посѣщаемой туристами страной Европы, съ Италіей, съ Испаніей, и рѣшите: двѣ старухи нищія — много это или мало.
Въ другихъ городахъ Японіи, цѣлый день проводя на улицахъ и нарочно разыскивая нищихъ, какъ „до-стовѣрныхъ свидѣтелей пауперизма", я не видалъ ихъ нигдѣ.
Но меня утѣшали:
- Вотъ въ Нагасаки вы ихъ увидите массу! Такъ говорили мнѣ и европейцы, давно живущіе
въ Японіи и знающіе ее, какъ свои пять пальцевъ, и сами японцы.
— Почему же въ Нагасаки?
— Благодаря русскимъ.
— Благодаря войнѣ? Городъ такъ палъ?
- Нѣтъ, благодаря миру. Въ мирное время тамъ раньше всегда стояла русская эскадра. Русскіе подаютъ нищимъ. И отъ этого въ Нагасаки расплодилась масса нищихъ.
Другіе европейцы и японцы не подаютъ, а потому, кромѣ „русскаго города" Нагасаки, нищихъ на улицѣ Японіи нѣтъ.
Вотъ фактъ, — и „утѣшительную легенду" о страшномъ развитіи нищенства въ Японіи надо сдать въ архивъ.
Туда же надо отправить и четвертую легенду, тоже очень много разъ читанную мною въ нашихъ газетахъ.
О враждебномъ въ Японіи отношеніи къ иностранцамъ.
— Какъ вы думаете, не слѣдуетъ ли мнѣ взять на всякій случай револьверъ? — спросилъ я хозяина отеля, отправляясь въ первый разъ на улицы Іокогамы.
Онъ, въ свою очередь, спросилъ меня съ удивленіемъ:
— Кого вы хотите застрѣлить?
— Но въ случаѣ защиты отъ толпы. Говорятъ, японцы очень враждебно относятся къ иностранцамъ, и иностранцы теперь чувствуютъ себя въ Японіи плохо!
Онь расхохотался.
— Кто вамъ разсказывалъ такія глупости?!
И мой револьверъ очень мирно спалъ въ чемоданѣ все время, пока я разъѣзжалъ по Японіи.
Японцы разно относятся къ иностранцамъ. Боготворятъ, — прямо, боготворятъ, — англичанъ, очень симпатизируютъ американцамъ, не долюбливаютъ французовъ, „союзниковъ русскихъ", какъ у насъ не долюбливаютъ англичанъ, союзниковъ японцевъ, очень подозрительно и предубѣжденно относятся къ нѣмцамъ.
Но сколько я ни разспрашивалъ, ни объ одномъ открытомъ выраженіи какой - нибудь непріязни я не слыхалъ ни отъ одного изъ европейцевъ.
За всю свою поѣздку по Японіи я видѣлъ только одну враждебную мнѣ демонстрацію.
Это было около Іокогамы, во время поѣздки на Миссисипи-бей.
Встрѣтившаяся при проѣздѣ черезъ одну деревню толпа японскихъ патріотовъ, человѣкъ въ десять, словно по командѣ, высунула мнѣ языки.
Старшему изъ этихъ патріотовъ было года четыре.
Языки у нихъ были красные, и, судя но хорошему цвѣту, обладатели ихъ пользовались хорошимъ здоровьемъ.
Это была единственная враждебная иностранцу демонстрація, которую я видѣлъ въ Японіи.
Нигдѣ, даже отъ мальчишекъ-подростковъ, этихъ непримиримѣйшихъ преследователей туристовъ, я не видѣлъ никакого намека на обиду.
Напротивъ. Всѣ встрѣчные любезны и милы, какъ всегда.
Женщины, — всѣ японки кокетливы по натурѣ,— улыбаются вамъ, дѣвушки бѣлыми, замужнія блестящими черными лакированными зубами. Начинаютъ кокетливо крутить зонтомъ надъ головой или играть вѣеромъ. Мужчины вездѣ любезно даютъ дорогу, улыбаются и, по правиламъ японской вѣжливости, потираютъ руки, когда вы обратитесь къ нимъ черезъ переводчика съ какимъ-нибудь вопросомъ.
И всюду вы слышите привѣтливое:
— Охайо!
„Здравствуйте".
Ни одинъ европеецъ, ни жена европейца, ни ребенокъ европейца, среди живущихъ въ Японіи, это я могу подтвердить точно, на основаніи разспросовъ всюду и вездѣ, — ни разу за всю войну и не думали бояться какой-нибудь выходки со стороны японской толпы.
Объ этомъ никогда и никому не приходило въ голову.
Возвращаюсь къ описанію улицъ Іокогамы.

В.КРАЕВСКIЙ.

(Текст печатается по книге В.Краевский «В Японии». Издание Т-ва И.Д.Сытина, 1905 г. 186 стр.)

1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912