09 апреля (27 марта) 1905 года

Въ Японiи

«Nothing but truth» (Ничего, кромѣ правды.)

Въ плѣну.

II.

Навстречу намъ, къ госпиталю „Краснаго Креста" изъ „лагеря пленныхъ" двигалась печальная процессія.
Пленные русскіе солдаты, въ изношенныхъ мундирахъ, несли на носилкахъ свонхъ товарищей.
За каждыми носилками шло но японскому "солдату съ ружьемъ.
— Это раненые? — спросилъ я Кошино.
Онъ переспросилъ у одного изъ конвойныхъ и перевелъ ответь:
— Нетъ. Это, просто, заболевшіе. Однако! Ихъ было немало.
Это лучше всего говорило, какъ содержатся японцами пленные.
Всюду кругомъ были надписи на японскомъ и англійскомъ языкахъ:
— Фотографированіе воспрещено.
Мой спутникъ мистеръ Парксъ направилъ свой кодакъ.
Кошино сделалъ видь, что чемъ-то страшно заинтересовался где-то въ другой стороне.
И печальное шествіе пленныхъ русскнхъ, переносящихъ своихъ несчастныхъ товарищей, было увековечено на фотографической пластинке.
— Ваши визитный карточки! — попросилъ Кошино. — Я сбѣгаю достать разрѣшеніе.
— Нужны какія-нибудь формальности?
— О, нѣтъ! Рѣшительно никакихъ. Я передамъ ваши карточки начальнику полиціи „лагеря плѣн-ныхъ",— вотъ и все.
Онъ побѣжалъ и черезъ нѣсколько минутъ вернулся. — Мы можемъ итти. О, иностранцамъ всегда позволяютъ осматривать „лагерь".
— Насъ никто не будетъ сопровождать?
— Рѣшительно никто. Но, джентльмены, условіе: не вступать въ разговоръ съ плѣнными, не разспрашивать ихъ.
Предупрежденіе совершенно напрасное. Мы вступали въ тюремный поселокъ. Я подчеркиваю это слово:
— Тюремный!
60 деревянныхъ, крытыхъ волнистымъ желѣзомъ, бараковъ, расположенныхъ прямыми рядами, были окружены частой цѣпью часовыхъ.
На улицахъ, шириною сажени въ три, не было ни души.
Только шныряли японскіе солдаты.
— А плѣнные?
— Они заперты.
Былъ ясный, жаркій, совсѣмъ жаркій день. Бараки были заперты на замокъ и окна закрыты. Окна, правда, безъ рѣшетокъ.
Но это не отнимало у „лагеря плѣнныхъ" мертваго, молчаливаго характера какого-то тюремнаго поселка. Около одного изъ бараковъ я невольно остановился. Оттуда слышалось пѣніе.
Стройная хоровая пѣсня моей родины.
Плѣнные солдаты пѣли, и сдавленная, заглушённая, вырывавшаяся сюда, на воздухъ, словно изъ заколоченнаго гроба, пѣсня напоминала пѣсню, доносящуюся изъ тюрьмы.
— Они поютъ! — пришелъ въ восторгъ Кошино. — О, имъ отлично живется! Ихъ прекрасно кормятъ!
Оказывается, что солдаты предпочитаютъ получать продовольствіе въ сыромъ видѣ.
Они составили артели по баракамъ и сами готовятъ себѣ пищу „по-русски".
— И это имъ дозволено! О, они содержатся очень хорошо!
Мнѣ снова представилось только что видѣнное шествіе плѣнныхъ, переносившихъ въ лазаретъ заболѣвшихъ въ „лагерѣ" своихъ товарищей. Какая отличная иллюстрація къ этому утвержденію:
— Они содержатся очень хорошо.
Кошино водилъ насъ по мертвымъ улицамъ „лагеря плѣнныхъ", гдѣ встрѣчались только шнырявшіе въ сішихъ курткахъ японскіе солдаты, и расхваливалъ, какъ содержатся плѣнные.
Мнѣ вспомнился разсказъ В. М. Дорошевича, какъ сахалинскіе смотрителя, водя его по тюрьмамъ, все время приговаривали:
— Правда, совсѣмъ не похоже на каторгу? Правда, совсѣмъ не похоже на каторгу?
Что за вѣчная страсть у всѣхъ тюремщиковъ увѣрять, что тюрьма „совсѣмъ не похожа на тюрьму".
— Можемъ мы войти въ одинъ изъ бараковъ? Осмотрѣть внутри? Попросите разрѣшенія у начальника полиціи „лагеря".
На лицѣ Кошино изобразился далее ужасъ.
— Это невозможно, джентльменъ! Это не разрѣшается никогда и никому!
— Но вѣдь показывали же плѣнныхъ иностраннымъ корреснондентамъ?
— Они видѣли ихъ во время прогулки! Вотъ и разгадка.
Очень простая разгадка: откуда взялись единодушный утвержденія европейскихъ корреспондентовъ, будто плѣнные русскіе пользуются въ Японіи полной свободой.
Они не лгали, но ихъ обманули: имъ показывали плѣнныхъ во время прогулки, къ тому же всегда краткой.
— Я нахожу такое отношеніе къ плѣнному врагу не достойнымъ просвѣщенной націи. Плѣнный — не арестантъ. Это ясно каждому европейцу. Подвергать плѣннаго тюремному режиму,—это значить оскорблять воинскую честь и человѣческое достоинство обезоруженнаго врага! — замѣтилъ я моему спутнику.
Но передо мной былъ ярый и убѣжденный японофилъ, какими кишитъ Дальній Востокъ.
— Русскіе плѣнные сами виноваты, что къ нимъ примѣняются такія строгости! — отвѣтилъ мистеръ Парксъ.
— Чѣмъ же они вызвали такой режимъ?
— Японцы принуждены поступать такъ, чтобъ предупредить побѣги плѣнныхъ.
— И вы вѣрите этому, добрѣйшій мистеръ Парксъ? Послушайте, будемъ говорить разсудительно. Мы съ вами только что сдѣлали весь тотъ путь, который долженъ сдѣлать бѣжавшій русскій плѣнникъ. Не зная языка, ободранный, во вражескомъ мундирѣ, онъ долженъ тащиться пѣшкомъ часовъ 10—12 до берега моря. И затѣмъ? Сѣсть на японскій пароходъ? Или на англичанина, американца, шведа-угольщика, состоящаго въ наймѣ у Японіи? Это они займутся укрывательствомъ и спасеніемъ бѣглаго плѣннаго? Да прежде чѣмъ онъ онъ дойдетъ до порта, его узнаютъ сотни разъ въ этой густо - населенной странѣ! Но предста-вимъ себѣ, что нашлось нѣсколько отчаянныхъ людей, которые рискнули на такую, совсѣмъ невозмояшую и невыполнимую попытку къ бѣгству... Кошино, сколько сейчасъ плѣнныхъ въ Мацуямѣ?
— 2.500 человѣкъ.
— Неужели же можно, неужели разрѣшается превратить 2.500 военно-плѣнныхъ въ арестантовъ, посадить въ тюрьму и подвергнуть тюремному режиму людей, ничего дурного не сдѣлавшихъ, только изъ за предположенія, что среди нихъ могутъ найтись нѣсколько людей, которые могутъ совершить попытку къ бѣгству, которое невозможно?! Согласитесь, мистеръ Парксъ! Даже въ тюрьмахъ, въ настоящихъ тюрьмахъ, гдѣ содержатся осужденные преступники, насъ возмущаютъ излишнія строгости. Намъ кажется недостаточнымъ оправданіе: „Среди нихъ могутъ найтись желающіе бѣжать!" Мы говоримъ: „Для чего же мучить людей, такой мысли не имѣющихъ?" А вѣдь это не преступники. Это военно-плѣнные. Въ Европѣ мы привыкли относиться къ нимъ съ уваженіемъ.
— Въ чемъ же неуваженіе?
— Простите меня, дорогой мистеръ Парксъ. Но вы задаете мнѣ не европейскій и не американскій вопросъ. Японецъ можетъ еще не понимать этого, но въ устахъ европейца или американца такой вопросъ опоздалъ на нѣсколько столѣтій. Оставить человѣку все, кромѣ пустяка: человѣческаго достоинства, — вы это считаете возможнымъ? Да? Превратить человѣка, пользуясь своей силою и его безоружностью, въ арестанта, — вы это считаете ничѣмъ? Кормить человѣка, но держать его при этомъ въ тюрьмѣ,— это вамъ кажется достойнымъ и возможнымъ?
— А! Въ концѣ-концовъ, японцы поступаютъ по образцу европейцевъ. Они не создали своей системы содержать плѣнныхъ. Они скопировали англичанъ, какъ тѣ держали плѣнныхъ буровъ на Цейлонѣ.
Когда кончится эта проклятая война, и предъ общественнымъ мнѣніемъ всего цивилизованнаго міра появятся показанія плѣнныхъ русскихъ о томъ, что имъ пришлось переиспытать въ японскомъ плѣну, — Японія, которая „держитъ экзаменъ на совсѣмъ европейскую державу", конечно, приведетъ это онравданіе:
— Мы копировали англичанъ.
Я считаю своимъ долгомъ протестовать, какъ очевидецъ. Я видѣлъ „лагерь плѣнныхъ" въ Мацуямѣ и видѣлъ лагери, въ которыхъ англичапе держали плѣнныхъ буровъ на Цейлонѣ.
Правда, повторяю, лагерь близъ Нурельи, въ центрѣ острова, былъ обнесенъ изгородью. Но внутри этого лагеря буры пользовались свободой. Они могли гулять или сидѣть въ баракахъ, когда хотѣли, въ теченiе цѣлаго дня, отъ восхода до захода солнца.
Другой лагерь для плѣнныхъ буровъ находился въ Маунтъ-Лавиніи, на берегу моря, въ 2—3 километрахъ отъ Коломбо.
Пользовались ли тамъ буры достаточной свободой?
На это вамъ можетъ отвѣтить слѣдующее.
Илѣннымъ было запрещено полученіе газетъ.
Однако, крошечная русская колонія въ Коломбо,— десятокъ представителей чайныхъ фирмъ, — ухитрялась доставлять бурамъ газеты.
Мало того...
Какъ извѣстно, нѣсколько буровъ ночью вплавь спаслись на стоявшій въ Коломбо русскій пароходъ Добровольнаго флота.
Англійскія власти явились на утро къ капитану и потребовали, чтобъ онъ далъ слово, что у него нѣтъ бѣжавшихъ плѣнныхъ.
За спиной капитана было нѣсколько человѣческихъ жизней.
Онъ далъ слово...
И „доброволецъ" ушелъ, унося на борту спасшихся буровъ.
Ужъ самая возможность такого полученія невинной контрабанды, газеты, и отчаяннаго побѣга говорить, что строгій и суровый англійскій режимъ для плѣнныхъ буровъ все же не былъ режимомъ полнаго лишенія всякой свободы, не былъ режимомъ тюремнымъ, — и даже буры даже англичанами не трактовались какъ арестанты.
Ссылка на „англійскій примѣръ" будетъ ссылкой ложной и... наивной.
Скопировавъ европейцевъ, японцы скопировали только внѣшность. Отъ нихъ ускользнулъ „пустякъ", то, что представляетъ самую сущность нашей, европейской цивилизаціи, уваженіе къ человѣческому достоинству. То уваженіе, котораго не теряетъ даже озлобленный европеецъ по отношенію къ врагу.
— Русскихъ приходится держать строго, — замѣтилъ Кошино, внимательно вслушивавшійся въ нашъ разговоръ: — они отличаются буйнымъ нравомъ.
Это была новая клевета на безоружныхъ.
Буйный нравъ безоружныхъ людей въ присутствия вооруженныхъ съ ногъ до головы солдатъ!
А между тѣмъ, эта клевета распространяется по всей Японіи и Японіей— по всему міру.
О „буйномъ" нравѣ русскихъ плѣнныхъ свидетельствовали тѣ мирныя учрежденія, который появились около „лагеря плѣнныхъ".
Какъ трава около могильныхъ плитъ, около „лагеря плѣнныхъ" пробивалась жизнь.
Четыре лавчонки, разсчитанныхъ на плѣнныхъ. Здѣсь плѣнные, во время прогулки, покупаютъ себѣ „предметы роскоши".
Сласти, апельсины, главнымъ образомъ скверныя, очень скверныя, американскія папиросы по цѣнѣ, баснословно дорогой для простого солдата: 10 сенъ,— почти 10 копеекъ, — за 10 штукъ.
Лавчонки ведутъ очень мизерную торговлю.
— У плѣнныхъ нѣтъ денегъ! — пояснилъ Кошино съ брезгливостью японца-гида, привыкшаго требовать, чтобъ у иностранца были деньги. Иначе что жъ это за человѣкъ?
Дальше, за этими лавчонками, кипѣла работа.
Печальная работа для взгляда русскаго человѣка.
Вѣроятно, такъ же весело смотрѣть, какъ строятъ эшафотъ для твоего брата.
Японцы-плотники быстро и ловко сколачивали новые и новые бараки.
— „Лагерь" расширяется, —пояснилъ Кошино, - въ ожиданіи новыхъ и новыхъ плѣнныхъ. Вотъ вся эта долина...
Онъ указалъ на долину у подножья огибавшихъ ее подковой холмовъ.
— Вся эта долина предназначена для „лагеря". Работы идутъ спѣшно, весь день, съ восхода до заката солнца.
Судите, какъ это утѣшительно звучало для „американца Перси Пальмера".
Потомъ, въ Нью-Йоркѣ, узнавъ въ редакціи „New-York Heralda" о сдачѣ Портъ-Артура, первое, что я вспомнилъ, это — лихорадочныя работы въ лагерѣ въ Мацуямѣ.
И у меня въ ушахъ прозвучали пророческія слова Кошино.
— Работы идутъ спѣшно...
Они были правы, работая отъ восхода до заката солнца.
И здѣсь, какъ и во всемъ, оказались предусмотрительны.

В.КРАЕВСКIЙ

(Текст печатается по книге В.Краевский «В Японии». Издание Т-ва И.Д.Сытина, 1905 г. 186 стр.)

1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912