17 (04) апреля 1905 года

Въ Японiи

«Nothing but truth» (Ничего, кромѣ правды.)

Японскій Берлинъ и японскій Кардифъ

Это была одна изъ самыхъ непріятныхъ минуть въ Японіи.
Поѣздъ подходилъ къ Шимоносеки.
Въ дверяхъ вагона появились двое жандармовъ.
Я сидѣлъ ближе всѣхъ къ двери.
Жандармы направились ко мнѣ.
— Ваше имя, сэръ? — спросилъ одинъ.
— Перси Пальмеръ.
— Кто вы такой?
— Эсквайеръ гражданинъ Соединенныхъ Штатовъ Америки. Изъ Пенсильваніи.
Надо было сохранять все свое самообладаніе. Мнѣ вспомнились не пророчества, — прямо клятва нашего консула въ Санъ-Франциско:
— Узнаютъ! Прослѣдятъ! Японцевъ не проведете!
— Цѣль вашего посѣщенія Япопіи? — продолжалъ жандрамъ.
— Я путешествую по странѣ въ качествѣ туриста.
— Можете ли вы предъявить доказательства вашей личности?
Доказательства личности!
Я вынулъ нѣсколько аккредитивовъ на банки въ Нагасаки, въ Токіо, въ Іокогамѣ.
— Вотъ!
Это оказалось лучшей характеристикой личности.
Человѣкъ, который имѣетъ банковскіе аккредитивы въ карманѣ, не можетъ быть заподозрѣнъ въ чемъ-нибудь дурномъ.
Очевидно, сумма аккредитивовъ понравилась жандарму.
Внимательно разсмотрѣвъ документы, он отдалъ мнѣ ихъ съ почтительной улыбкой и поклономъ:
— Благодарю васъ, сэръ!
То-то!
Жандармы перешли съ такими же вопросами къ слѣдующему пассажиру.
У меня отлегло отъ сердца. Очевидно, это было общее обыкновеніе.
Это былъ первый и единственный разъ, когда европейцевъ подвергали опросу.
Мы подъѣзжали къ Шимоносеки.
Проливъ. Узкое мѣсто. Главнѣйшія укрѣпленія.
Въ этомъ мѣстѣ вся восточная Японія защищена отъ прорыва русскихъ судовъ.
Опросивъ всѣхъ пассажпровъ и записавъ ихъ фамилии жандармъ обратился къ нами съ краткой рѣчью:
— Джентльмены, я долженъ васъ предупредить, что фотографированіе здѣсь чего бы то ни было строжайше воспрещено. Во избѣжаніе недоразумѣній, я предлагаю вамъ спрятать фотографическіе аппараты, у кого они есть. Точно такъ же я предупреждаю васъ не пользоваться биноклями...
Онъ улыбнулся:
— Вообще джентльмены, во избѣжаніе могущихъ быть очень непріятныхъ недоразумѣній, я предупреждаю васъ не разспрашивать ничего относительно укрѣпленій!
Поклонился и вышелъ.
Судя но всѣмъ этимъ строгостямъ и предупрежденіямъ, мы входили въ полосу величайшихъ военныхъ секретовъ.
— Это Шимоносеки, — сказалъ мнѣ, улыбаясь довольной улыбкой, японецъ, направлявшійся такъ же, какъ и я, въ Моджи.
Мы познакомились съ нимъ въ Токіо. Онъ занимаетъ очень видное положеніе. Я не хочу заплатить ему нескромностью за любезность и гостепріимство по отношенію къ иностранцу, а потому не называю его имени.
Но бесѣду съ нимъ я долженъ привести.
— Это Шимоносеки, — сказалъ онъ и съ улыбкой добавилъ:
— Нашъ Берлинъ.
— Почему Берлинъ?
— Здѣсь былъ подписанъ „Шимоносекскій договоръ" имѣвшій для насъ то же значеніе, что для Россіи „Берлинскій трактатъ". Городъ, на который мы долго,— десять лѣтъ, — не могли смотрѣть безъ стыда. „Шимоносеки" — это звучало оскорбительно для японскаго уха. Теперь все поправлено. Историческій городъ! Здѣсь родилась теперешняя война.
Я попросилъ объясненія, и переѣздъ до Моджи прошелъ въ этомъ разговорѣ.
— Историческія обстоятельства удивительно напоминаютъ другъ друга,—говорилъ японецъ.—Начало войны Китая съ нами совершенно напоминаетъ, какъ начала войну Турціи съ Россіей. Мнѣ разсказывалъ одинъ знакомый европейскій дипломатъ, бывшій въ то время какъ разъ при посольствѣ въ Константинополѣ. Начиная въ 1877 году войну съ Россіей, въ Константинополѣ были вполнѣ увѣрены, что „миръ будетъ подписанъ не иначе, какъ въ Петербургѣ". Если бы кто-нибудь изъ турокь сказалъ, что миръ можетъ быть подписанъ и въ Москвѣ, — его сочли бы прямо измѣнникомъ. Китай началъ войну съ нами въ 1894 году совершенно въ такой же увѣренности. „Миръ будетъ подписанъ только въ Токіо". Если бы кто-нибудь при китайскомъ дворѣ сказалъ, что миръ будетъ подписанъ въ Шимоносеки, — ему отрубили бы голову. Это въ Китаѣ не называлось даже „войной",— это было просто „усмиреніемъ Ниипона", — и у генераловъ спрашивали: „Во сколько недѣль они намѣрены совершить карательную экспедицію въ Токіо?" Китай ошибся въ 1894 году относительно насъ такъ же, какъ Турція ошиблась въ 1877 году относительно Россіи. Мы въ 1895 году разбили Китай, какъ Россія въ 1878 году разбила Турцію. Россія наступила на голову Турціи. Русскія войска стояли около Константинополя. Россія могла диктовать условія побѣжденнои Турціи... Но вмѣшалась Европа и не позволила Россіи воспользоваться плодами ея побѣды. Россія должна была, скрѣпя сердце, подписать „Берлинскій трактатъ". Конецъ нашей войны съ Китаемъ былъ похожъ на конецъ войны Россіи съ Турціей, — какъ и начала этихъ войнъ. Мы побѣдили Китай, мы продиктовали условія мира. Китай ничего не могъ сдѣлать, — только принять. Эти условія были: политика открытыхъ дверей въ Манчжуріи, признаніе полной независимости Кореи отъ Китая и нашего протектората надъ нею, отдача намъ Портъ-Артура. Мы имѣли на это право. Мы заплатили за это своей кровью. Мы побѣдили. Но какъ Европа въ 1878 году въ русско-турецкую войну, — вмѣ-шалась Россія. У насъ такь же отняли плоды нашихъ побѣдъ;. У Васъ отняли то, что мы уже имѣли, потому что Китай былъ согласенъ на наши условія. Побѣдпть и не воспользоваться плодами побѣды. Намъ было горько, обидно, нестерпимо.
Японецъ волновался, вспоминая про эту „обиду", хотя любезная улыбка и не сходила съ его лица.
— Мы готовы были ринуться тогда же, немедленно, въ новую войну, — въ войну съ Россіей, чтобъ настоять на своемъ правѣ и взять то, что мы уже отвоевали. Но благоразуміе взяло верхъ. Двѣ войны подъ рядъ — это было бы слишкомъ трудно. И мы согласились подписать „Шимоносекскій договоръ", какъ Россія когда-то согласилась подписать „Берлинскій трактатъ". Оказалось, что мы воевали главнымъ образомъ за свободу Кореи. Стоило изъ-за этого лить не корейскую, а японскую кровь!
Япопiнецъ только пожалъ плечами.
— Но Россія примирилась съ „Берлинскимъ трактатомъ". Мы — нѣтъ. Мы готовились 10 лѣтъ. Да, готовились, работали, — и вотъ! Мы ведемъ ту войну, которую хотѣли вести 10 лѣтъ тому назадъ. Мы снова отвоевываемъ себѣ то, что уже разъ отвоевали. Мы требуемъ, чтобъ намъ отдали то, что было отнято у насъ Шимоносекскимъ договоромъ. Вотъ цѣль нашей войны: мы хотимъ воспользоваться плодами нашей побѣды надъ Китаемъ, какъ могли бы воспользоваться 10 лѣтъ тому назадъ, не вмѣшайся тогда Россія. Мы хотимъ: политики открытыхъ дверей для Манчжуріи, протектората надъ Кореей, отдачи намъ Портъ-Артура.
— Ваши требованія не выросли? — спросилъ я. Японецъ любезно улыбнулся и пожалъ плечами.
У*
— На все это мы, какъ побѣдители, имѣли право въ 1894 году. Россія заставила насъ вести для полученія всего этого вторую войну. Она должна намъ заплатить за это.
— Контрибуція?
— Россія врядъ ли согласится на уплату контрибуции Она будетъ разсчитывать такъ: „чѣмъ платить Яноніи коyтрибуцію, мы лучше на эти деньги будемъ еще продолжать войну. Японія не выдержитъ". У Россіи, какъ у сильной лошади въ скачкѣ съ быстрой, расчетъ на то, что та не выдержитъ длинной дистанціи. Удлинить дистанцію. Россія не захочетъ платить денеяшой контрибуции Но есть компенсація: пусть вмѣсто денегъ Россія отдастъ намъ Сахалинъ, старый японскій островъ. Ей онъ мало приносить пользы, — мы примемъ его съ удовольствіемъ. Это будетъ вознагражденіемъ за то, что насъ заставили вторично воевать за то, что мы отвоевали уже одинъ разъ.
Я привожу это мнѣніе, какъ точно формулирующее, какимъ образомъ представляетъ себѣ Японія настоящую войну.
— И вы увѣрены, что это такъ именно и кончится?
— Я увѣренъ въ нашей побѣдѣ. Конечно.
— Какъ же вы представляете себѣ конецъ войны? Вѣдь Россія, действительно, очень велика и можетъ итти на очень длинную дистанцію.
— Кончить войну очень просто. Мы вытѣснимъ русскія войска изъ Манчжуріи и обратимся къ Китаю: „Потрудитесь получить вашу область". Китай, конечно, отвѣтитъ согласіемъ. Весь міръ страдаетъ отъ этой войны. И весь міръ тогда поднимется на защиту Китая. „Вы можете, господа, вести войну съ Японіей сколько вамъ угодно. Перевозите войска на ихъ острова и воюйте. А Манчжурія—теперь китайская территорія — на китайской территоріи потрудитесь не воевать". Этимъ и будетъ фактически кончена война. Не въ состояніи же будетъ Россія, не окончивъ одной войны, начинать еще новую, противъ цѣлаго свѣта! Мы вернули Манчжурію Китаю, — и за это потребуемъ отъ Китая вознагражденіе Портъ-Артура. Онъ намъ необходимъ какъ гарантія будущаго. Мы возьмемъ про-текторатъ надъ Кореей, вмѣсто контрибуціи у Россіи, — Сахалинъ.
Я сообщаю это дословно, — какъ мечты японскаго народа. Вся Японія представляетъ себѣ именно такъ и цѣль и окончаніе войны. А то, что лицо, говорившее это, зашімаетъ видный постъ, — придаетъ его словамъ особенное значеніе.
Переѣздъ моремъ изъ „японскаго Берлина" — Шимоносеки— въ „японскій Кардифъ"— Моджи — зани-маетъ всего полчаса.
Въ гавани Шимоносеки я видѣлъ три миноноски и нѣсколько транспортовъ.
Она имѣла пасмурный видъ, — полная противоположность Моджи.
Еще подъѣзжая къ этому порту, мы были оглушены стукомъ молотовъ.
Мы въѣзжали въ какой-то адъ, надъ которымъ носились тучи черной пыли.
А все-таки было весело.
Стоялъ чудный день, — и подъ горячимъ солнцемъ шла такая кипучая, живая, веселая работа.
Въ порту быстро, проворно, ловко грузились женщинами девять угольщиковъ.
Въ Моджи сухіе доки.
Какъ ни запрещено „интересоваться", но я все-таки счелъ долгомъ заглянуть въ докъ.
Я искалъ все время чинящихся военныхъ судовъ. Но гдѣ чинятся ихъ военныя суда, — въ Яноніи узнать мудрено. Эта государственная тайна хранится съ величайшей строгостью. Никто не долженъ знать, какія поврежденія получены флотомъ, въ какомъ онъ состояніи.
Я мимоходомъ забрасывалъ удочку:
— Я читалъ у кого-то изъ корреспондентов!., видѣвшихъ въ починкѣ японскія суда...
Всѣ европейцы, живущіе въ Японіи, въ одинъ голосъ всегда отвѣчали:
— Чистѣйшая фантазія. У японцевъ этого не видѣлъ никто. Это видѣть невозможно.
Въ сухомъ докѣ Моджи я военныхъ судовъ тоже не нашелъ. Въ починкѣ былъ только одинъ транспортъ.
Въ окрестностяхъ Моджи каменноугольный копи.
Желѣзнодорожныя линіи заставлены сотнями тачкообразныхъ вагоновъ съ углемъ.
Черная пыль носится надъ городомъ, напоминая Кардифъ. Но японская опрятность сказалась и тутъ.
Кто былъ въ Кардифѣ, тотъ никогда не забудетъ этого, словно густымъ слоемъ сажи покрытаго, города. Зелень, — съ черными блестящими листьями.
Похожій на трубочиста, вы возвращаетесь послѣ прогулки домой, моетесь водой, въ которой, плаваютъ черныя пылинки.
Ѣдите супъ, въ которомъ плаваютъ черныя пылинки, ростбивъ, на которомъ сверкаютъ черныя пылинки, ложитесь отдохнуть на подушку, бѣлизну которой выгодно выдѣляютъ черныя точки, которыми она усѣяна.
И въ концѣ концовъ не знаете:
— Что же вы больше пачкаете? Лицо подушкой или подушку лицомъ?
Въ Моджи все-таки не такъ. Уголь поливаютъ больше, что ли, — но городъ хоть и запыленъ чернымъ, но все же не производить такого траурнаго, мрачнаго впечатлѣнія, какъ безнадежно-черный Кардифъ.
При быстротѣ нагрузки японскими женщинами, при регулярной работѣ желѣзныхъ дорогъ угольщики безпрестанно приходятъ и уходятъ изъ Моджи.
Работа кипитъ, запасы угля колоссальные.
Все это для коммерческаго флота!
При всѣхъ своихъ высокихъ качествахъ японскій уголь изъ окрестностей Моджи все же довольно сильно портить котлы, даетъ много накипи и, кромѣ того, сравнительно сильно дымитъ.
Поэтому онъ употребляется только для коммерческаго флота и для транспортовъ.
Боевыя японскія суда отапливаются исключительно кардифомъ

В.КРАЕВСКIЙ

(Текст печатается по книге В.Краевский «В Японии». Издание Т-ва И.Д.Сытина, 1905 г. 186 стр.)

1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912