27 (14) мая 1905 года

Въ Японiи

«Nothing but truth» (Ничего, кромѣ правды.)

Нагасаки.

Разоренный городъ.
Масса нищихъ. Правда, это — единственный городъ въ Японіи, гдѣ я видѣлъ нищихъ. Но зато нищихъ изъ Нагасаки хватило бы на всю страну.
— Это—наслѣдство послѣ русскихъ!—говорилъ мнѣ съ миной отвращенія одинъ европеецъ, старожилъ Нагасаки.—Какъ нечистоплотные люди оставляютъ въ квартирахъ, гдѣ они пожили, клоповъ, такъ русскіе оставляютъ послѣ себя нищихъ. Они плодятъ ихъ своими подачками. Ни у другихъ европейцевъ, ни у американцевъ, ни у японцевъ нѣтъ обычая подавать на улицахъ милостыню. Русскіе раздаютъ направо и налѣво. Они наплодили въ Нагасаки, въ этомъ „русскомъ городѣ Японіи, массу нищихъ. И вотъ!
Мнѣніе врядъ ли вѣрное. Что русскіе своими подачками содействовали развитію уличнаго нищенства, - вѣрно. Но что нищенство приняло такіе грандіозные размѣры, — слѣдуетъ приписать тому, что городъ разоренъ войной.
А что Нагасаки былъ „русскимъ городомъ", — бросается въ глаза на каждомъ шагу.
Я ѣду по улицамъ на рикшѣ и на каждомъ шагу читаю вывѣски по-русски:
— „Гостиница Венеція".
— „Гостиница Тріестъ".
— „Фотографъ".
Фотографовъ особенно много. Любили пріѣзжіе русскіе сниматься въ кимоно!
Вотъ заколоченный домъ. Надъ дверями „родная" вывѣска:
— „Русскій трактиръ".
Изображенъ самоваръ и классическая «пирамидка» бильярдныхъ шаровъ. Ѣду дальше. Читаю:
— „Здѣсь продаютъ рубашки".
— „Зубной докторъ".
— „Продажа издѣлій изъ черепахи".
— „Продажа шелка". Захожу въ книжную лавочку:
— „Воскресеніе".
Въ лондонскомъ изданіи. Масса русскнхъ книги заграничнаго происхожденія. Все это, по старой памяти, красуется на полкахъ, въ витринахъ, выцвѣтаетъ и пылится.
Вотъ закрытая русская часовня.
Мы проѣзжаемъ мимо заколоченнаго дома.
— Домъ русскаго консула, — поясняетъ мнѣ гидъ. А вотъ когда-то излюбленный русскими„Бристоль-Отель".
Онъ заколочен, словно въ знакъ траура, что ведутъ войну съ его постоянными посѣтителями.
Знаменитый „Бристоль", про который мнѣ много разсказывали моряки на Дальнемъ Востокѣ.
Онъ расположенъ на горе, усѣянной цвѣтами. Горка поднимается террасами. На этихъ террасахъ маленькіе домики-дачки. Здѣсь жили семьи нашихъ моряковъ.
Здѣсь все было полно „морскими сплетнями", особенно злостными, какъ въ минуты откровенности приходилось мнѣ слыхать отъ нашихъ морскихъ офицеровъ.
Моряки, действительно, составляютъ „одну семью". Къ сожалѣнію. Отецъ морякъ и сынъ морякъ. Женъ берутъ тоже изъ „морскихъ семей". Въ результатѣ всѣ между собой въ родствѣ, въ свойствѣ. Что врядъ ли хорошо отражается на дисцинлинѣ, на производствѣ, на всемъ ходѣ морскихъ дѣлъ.
Когда наша эскадра стояла зимой въ Нагасаки, добродушно предоставляя свои суда изучение японцевъ, толпившихся на нихъ цѣлые дни подъ видомъ торговцевъ, — здѣсь, на этой цвѣточной горкѣ, ведущей къ отелю „Бристоль", происходили сильный морскія волненія.
Мичманъ Ивановъ 888-й проштрафился.
Анна Петровна, его тетя по матери, бѣгала къ Аглаѣ Ѳедоровнѣ, своячиницѣ по мужу.
— Ахъ, надо, чтобъ вы попросили кузину Марью Николаевну!
И добрая кузина Марья Николаевна летѣла къ золовке Вѣрѣ Васильевнѣ но просьбѣ Аглаи Ѳедоровны хлопотать за племянника Анны Петровны.
— Вы только подумайте, что скажетъ Настасья Александровна, когда узнаетъ, что съ ея сыномъ случилось такое!
Въ результатѣ получалось такое дамское волненіе, что привыкшіе къ морскимъ, но не къ сухопутнымъ бурямъ добрые моряки только за головы хватались.
— А ну его, и мичмана вашего! Оставьте только меня въ покоѣ. Сказалъ: ничего не будетъ! — стоналъ тотъ, отъ кого зависѣла мичманова участь, и уѣзжалъ отъ „дамскаго глубокаго волненія" на броненосецъ разносить боцмановъ, за которыхъ, но крайней мѣрѣ, хоть некому просить!
Очень семейно было во флотѣ,въ далекихъ водахъ... Горка съ дачками была полною жизни и криковъ.
— Пелагея, сбѣгай къ Гинцбургу... Поставщикъ нашей эскадры въ Японіи. Милѣйшій
и обязательнѣйшій человѣкъ, съ которымъ я познакомился въ Портъ-Артурѣ.
— Пелагея, сбѣгай къ Гинцбургу, спроси, какъ по-китайски обругать портного: опять платье сузилъ!
Пелагея бѣжала. Гинцбургъ писалъ на записочкѣ. Дама читала и только плевалась. По-китайски-то, можетъ-быть, оно только обидно, но по-русски такое выходитъ, что всякія дамскія уста завянуть, ежели такія слова произнести.
А китаецъ портниха, не понимающій русскихъ ругательствъ, стоялъ, добродушно улыбаясь, и говорилъ:
— Капитана мало-мало пуза толсто есть. Манзика нѣтъ виновата!
Дама каталась въ истерике.
По крутой дорожке, мимо заколоченныхь домиковъ, я поднялся къ забитому „Бристолю".
У дверей—ящикъ для писемъ со стеклянной стѣнкой. Въ немъ штукъ 20 писемъ съ русскими фами-ліями...
Все грустно. Все напоминало о нашемъ недавнемъ благодушномъ благополучіи въ „русскомъ городѣ" Нагасаки. Грустный, вернулся я въ свой Nagasaki-hotel" и, чтобъ утѣшиться, отправился въ „Баръ".
На стѣнкѣ висѣлъ автоматически музыкальный ящикъ.
Автоматически сунулъ я въ отверстіе мелкую монету.
Ящикъ грустно запѣлъ:
— „Не брани меня, родная!"
Я чуть не отскочилъ. Выслушалъ грустную просьбу „не бранить". Сунулъ монету еще. Ящикъ страстно застоналъ:
— „Очи черныя"... — Это было ужъ слишкомъ.
Оказалось, что въ Нагасаки есть даже русско-подданные. Не плѣнные, а добровольно оставшіеся. Человѣкъ 20—25 евреевъ.
Содержатели и продавщицы маленькихъ „кафе", въ которыхъ никогда еще никто не пилъ кофе. Пріюты „кутежей". Съ продавщицами изъ Одессы, готовыми всегда и выпить то, что подаютъ.
Я посѣтилъ и этихъ компатріотовъ.
Въ лавчонкахъ было уныло и грустно.
На стѣнахъ висѣли русскія лубочныя картины. Даже портреты русскихъ высокопоставленпыхъ лицъ.
Продавщицы и хозяева сидѣли мрачно. Мирно попивая содовую воду съ виски, я имѣлъ удовольствіе слышать, какъ судили по-русски мою особу.
— Можетъ, съ этого можно взять хоть полбутылки шампанскаго!
— Держи карманъ шире! Съ англійской-то морды.
— Вы на какомъ языкѣ говорите? — спросилъ я по-англійски.
— По-итальянски, — отвѣтила одна.
— Вы итальянка?
— Изъ Тріеста...
— Чего врать-то! — перебила другая и добавила по-англійски:—Всѣ мы здѣсь изъ Одессы. Мы русскіе, сэръ!
Когда вспыхнула война, весь этотъ людъ, не заслуживающій, конечно, Монтіоновской преміи за добродѣтели, но жалкій и несчастный, взвылъ:
— Немедленное оставленіе лавчонокъ, — да вѣдь это будетъ разоренье!
Они обратились въ полицію съ просьбой разрѣшить остаться.
Губернаторъ Нагасаки разрѣшилъ немедленно.
— Вы не терпѣли никакихъ притѣсненій, строгостей, обидъ?
— Ничего подобнаго.
— А простой народъ? Вамъ не дѣлалъ непріятностей, скандаловъ?
Всѣ въ одинъ голосъ отвѣчали:
— Никогда! Мы не скрываемъ даже, что мы русские! Смотрите, на стѣнахъ у насъ даже портреты.
А одинъ съ достоинствомъ отвѣтилъ:
— Обиды? Съ какой стати? Японцы сражаются только на полѣ сраженія.
Я спросилъ у той, которая назвалась итальянкой:
— Однако, вы все-таки не хотѣли сказать, что вы русская?
— Ну, да. Потому что англичане и американцы терпѣть не могутъ русскихъ! Вы англичанинъ или американецъ?
Единственно, на что жаловались эти русско-подданные, это на то, что за ними:
— Страшно смотрятъ! Мы находимся подъ усиленнымъ надзоромъ полнціи. За нами шпіонятъ. Словно преступники.
Ихъ мечта:
— Вотъ уѣдемъ въ Америку! Поголовно, — мечта всѣхъ.
—. Но кончится война, и все пойдетъ попрежнему
— Нѣтъ! Нагасаки не возродится!
Я не говорю, конечно, объ этихъ типахъ, но вообще Нагасаки съ его мелкой, но принявшей большіе размѣры торговлей созданъ русскими.
Все, что двигалось на Дальній Востокъ и съ Дальняго Востока, проѣзжало черезъ Нагасаки и оставляло здѣсь деньги. Въ самыхъ глухихъ закоулкахъ нашего Дальняго Востока вы ничего не встрѣчали, кромѣ японскихъ издѣлій, — и все это шло изъ Нагасаки.
Все это сразу оборвалось. И городъ разоренъ.
Безчисленные базары пусты и мертвы.
Въ порту, — знаменитомъ порту Нагасаки,— стояло 8—10 пароходовъ! Всего!
А Нагасаки титуловался „Марселемъ Японіи".
— Все это, по всей вѣроятности, суда съ военной контрабандой! — пояснилъ мнѣ англичанинъ, сь которымъ мы совершали прогулку.
Война зарѣзала торговлю Нагасаки,
— Во-первыхъ, воспрещеніе вывозить рисъ! А во-вторыхъ, опасность попасть въ руки русскихъ. Стала больше торговать Іокогама съ Америкой, съ Австраліей. Деятельность Нагасаки оборвалась.
Немпогочисленныя сравнительно суда, посѣщающія портъ Нагасаки, медленно проводятся лоцманами среди минныхъ загражденій.
Минныя загражденія,—очень, говорятъ, солидныя,— устроены, на всякій случай, около знаменитой „Скалы миссіонеровъ". Отвѣсной скалы, поднимающейся при входѣ въ гавань. Отсюда японцы сбрасывали европейскихъ миссіонеровъ, въ тѣ недавнія времена, когда Чацкій могъ бы прійти въ восторгъ отъ „счастливаго незнанья иноземцевъ" японцами. t
Почти полное прекращеніе оптовой торговли, полное прекращеніе розничной,—еще разъ повторяю, страшно важной для такой страны кустарныхъ промысловъ, какъ Японія, — прекращеніе деятельности порта, какихъ причинъ еще нужно, чтобъ объяснить страшное развитіе нищенства въ Нагасаки?
Все утешенія здѣшнихъ японофиловь-иностранцевь, что нищіе „только наследіе русскихъ", кажутся мне поверхностными и не серьезными.
Это война дышитъ на Нагасаки бездеятельностью и уныніемъ.
Нашъ тихоокеанскій флотъ, — увы ! — не былъ победоносенъ. Но вы видите, какое огромное и гибельное значеніе имело для западной стороны Японіи, для крупнѣйшаго порта одно его присутствіе гдѣ-то тамъ, одна возможность его появленія. Отсюда вы можете заключить, какъ важно намъ иметь флотъ, грозяшій восточной стороне Японіи. Въ борьбе на „долгую дистанцію", на которую мы разсчитывали съ самаго начала, въ борьбѣ на истощеніе, это — самый главный шансъ.
Въ Нагасаки все дышитъ близостью театра военныхъ дѣйствій.
Въ 3—4 миляхъ отъ Нагасаки знаменитые горячіе источники переполнены ранеными, которые тамъ, говорятъ, поправляются необыкновенно быстро.
Подъѣзжая къ Нагасаки по желѣзной дорогѣ, миляхъ въ 10 отъ города, я увидѣлъ длинные ряды бараковъ.
— Это что такое?
— Госпитали для раненыхъ.
Они тоже, говорятъ, переполнены.
Войною дышатъ затишье и застой города. Войной дышать и вспышки жизни.
Въ большомъ скверѣ передъ „Японско-Европейскимъ соединеннымъ клубомъ" я увидѣлъ толпу приблизительно въ 1000 человѣкъ.
Это былъ митингъ.
Трактовались, какъ объяснилъ мнѣ переводчикъ, „свои, японскія дѣла".
— О войнѣ? Нѣтъ! О застоѣ.
Хорошо „нѣтъ".
— Какія мѣры должно принять правительство противъ застоя въ дѣлахъ.
Въ клубѣ, куда я зашелъ, и европейцы и японцы,— одѣтые кто въ европейское, кто въ кимоно,—говорили на ту же тему.
Одинъ нѣмецъ сказалъ мнѣ на мое замѣчаніе объ упадкѣ кустарныхъ промысловъ:
— О, да. Изо всѣхъ ударовъ для Японіи это тягчайшій. Несомнѣнно. Эти промыслы кормятъ массу населенія. Но японцы найдутъ выходъ.
И сообщилъ мнѣ проектъ, не лишенный оригинальности :
— Японцевъ сильно выручатъ шляпы.
— ?!?!
— Деревянныя шляпы. Вы обратили, конечно, вниманіе на то, что японцы удивительно работаютъ изъ дерева?
— Я видѣлъ даже почтовую бумагу изъ тончайшихъ деревянныхъ стружекъ.
— Вотъ. Японцы рѣшили замѣнить соломенныя шляпы деревянными. Изъ тончайшихъ стружекъ. Это легче, удобнѣе, дешевле и практичнѣе соломы. Американцы и англичане введутъ ихъ въ моду, чтобъ поддержать японцевъ. Правительство очень озабочено немедленнымъ же развитіемъ этого промысла. Предстоящимъ лѣтомъ Японія выпуститъ полтора милліона деревянныхъ шляпъ европейской формы.
— Что жъ это можетъ дать?!
— Это высчитано. Каждая шляпа даетъ полъіена чистаго барыша, при продажной цѣнѣ 75 сенъ (Около 75 копеекъ.). Это принесетъ 750.000 іенъ. Недурно для поддержки мелкихъ ремесленниковъ. Выдумаютъ что-нибудь еще и еще.
Во всякомъ случаѣ, крахъ мелкихъ ремесленниковъ для Японіи нѣчто еще болѣе страшное, чѣмъ крахъ крупныхъ предпріятій.
— Большія предпріятія не рушатся. Они только мѣняютъ хозяевъ. Но разоренное населеніе поднять невозможно!—практично пояснилъ мнѣ одинъ американецъ.
Нагасаки былъ для меня наиболѣе опаснымъ городомъ въ Японіи.
Здѣсь много народу съ Дальняго Востока, и тамъ у меня, въ свою очередь, много знакомствъ.
Въ Нагасаки, какъ нигдѣ, я рисковалъ нарваться на встрѣчу.
Вхожу въ „Hongkong-Shanghai-banking-corporation",— и первое, что вижу, за столомъ сbдитъ, — къ моему счастью, о чемъ-то глубоко задумавшись, — мистеръ Вильсонъ, представитель одной изъ фирмъ въ Шеф-фильдѣ, мой сосѣдъ и добрый пріятель по Astorhouso-hotel-ю, въ Шанхаѣ.
Симпатпчнѣйшее лицо, которое мнѣ показалось въ эту минуту самымъ отвратительнымъ въ мірѣ.
Минута, и онъ бы воскликнулъ:
— Мистеръ Краевскій!
Но „мистеръ Перси Пальмеръ" успѣлъ юркнуть куда-то въ сторону.
Въ Нагасаки было рискованно засиживаться. Но главная цѣль моего визита въ Нагасаки было осмотрѣть знаменитыя верфи, призванныя играть большую роль во время войны.
Надо было во что бы то ни стало добиться посмотрѣть ихъ, и я въ этомъ успѣлъ.

В.КРАЕВСКIЙ

(Текст печатается по книге В.Краевский «В Японии». Издание Т-ва И.Д.Сытина, 1905 г. 186 стр.)

1901

1902

1903

1904

1905

1906

1907

1908

1909

1910

1911

1912