20 (07) декабря 1912 года

БЕСЕДА С ГРИГОРИЕМ РАСПУТИНЫМ.

Распутин об Илиодоре и о войне.

Простое, самое обыкновенное лицо русского «мужичка» с длинноватой темно-русой бородкой, высокая прямая фигура с очень стройным, почти женственным станом, к которому так удивительно идет плотно стягивающая его «черная сибирка», почем-то на Григории Распутине так напоминающая «батюшкину» рясу или сутану католического ксендза, незамысловатая прическа «a la russ» с прямым пробором и стрижкой под-скобку, высокие сапоги с «голенищами» и даже со «скрипом».
Григория Ефимовича, недавно прибывшего в Петербург и переменившего свое прежнее место, посчастливилось мне разыскать и поговорить с ним, только благодаря исключительной любезности одного видного лица. В популярности к широкой публике с Григорием Ефимовичем Распутиным может поспорить разе еще только один человек - бывший иеромонах Илиодор, ныне Василий Труфанов.
О последнем-то прежде всего и зашла речь.
- Как вы, Григорий Ефимович, смотрите на отречение Илиодора от православной веры, как вообще, всякий верующий православный христианин должен отнестись к факту такого небывалого в истории церкви отречения?
Вопрос, по-видимому, «задел за живое№ Григория Ефимовича.
- Надо отнестись, милый человек, так, - начал Григорий Ефимовив, - как в былые времена сама церковь относилась.
Церковь всегда строго преследовала, карала, бичевала всякую ересь, всякое заблуждение, коему нет ни предела, ни границ законных.
В таких случаях, когда не помогали ни увещевания, ни добрые советы, ни собственное сознание заблуждающегося, церковь не останавливалась и перед наложением проклятия, анафемы. Церковь поступала так, как поступали в таких случаях и сами святые апостолы. Церковь всегда отрекалась от отрекшихся от нее, да и Сам Христос Спаситель нам сказал:
«A кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным»,
- Так-то милый человек, - добавил Григорий Ефимович своим характерным «говорком», пронизывая меня пристальным взглядом своих проницательных глаз, и нервно теребя свою бородку.
- Чтож, хочешь спрашивать, мил человек, еще? Ну, спрашивай.
- Такую же точно «меру взыскания», Григорий Ефимович, должна церковь применить и по отношению к Илиодору? Были ведь сообщения о том, что Илиодора может быть предадут анафеме?
- Да, так и должно быть. Отпавшего от православной веры Илиодора, открыто презревшего святую веру своих отцов, вестимо следует предать анафеме. Церковь терпит долго грехи своих чад, но и ее терпению граница есть. Все хорошо во времени и в меру, но без времени, не кстати и против веры содеянное заслуживает анафемствования. Как же можно идти против веры своей, против веры, в коей ты родился и в коей родились, жили и умерли отцы, деды и прадеды наши.
Каков бы велик я грешник ни был, да и всяк другой из нас, грешных людей, как бы не притесняли люди или судьба, или там обстоятельства какие, от веры своей я не откажусь и не отрекся бы никогда.
Ни я, ни ты, мил человек, и никто другой: вера – святыня да еще вера православная.
Вот бранят евреев, а как они глубоко чтут свою веру, своего Бога!
Грех-то... А еще вот: - святые отцы, подвижники наши.
Уж как сильно гнала их судьба, как притесняли люди, а они на муку лютую и на смерть идя, никого не винили в своих мучениях, а молча таили скорбь великую в недрах души своей, далеко от людского показа, от суеты мирской.
А Илиодор все несет наружу, на показ праздной толпе.
Илиодор, да это правда, хоть и монах был, а примириться, смирить, значит, себя-то не мог, да и не хотел.
Гордыня обуяла его великая, вот и страдает он только от этой гордыни своей.
И этим он теряет много, если не все.
«Кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот недостоин Меня», - сказал Господь Христос.
Да и скорби то все свои Илиодор ведь сам создал, только сам.
- Что вы скажете о намерении Илиодора образовать свою «вселенскую» церковь? Не может ли это послужить соблазном для верующих, и не пойдут ли за Илиодором его приверженцы? – продолжал я «допрашивать» Григория Ефимовича.
- Да, соблазн внесет Илиодор большой, но только не в души истинно верующих православных людей, тех, кто верит в церковь, а тех, что верили в него, Илиодора, тех, которые в слепоте своей создали себе кумира в образе Илиодора.
Но все истинно верующие отшатнутся от илиодоровского бунта и не пойдут за ним. Так я мыслю.
- Извините, Григорий Ефимович, хочу я предложить вам один вопросик, из тех, что зовут «щекотливыми»?
- Спрашивай, спрашивай мил человек. Если знаю, скажу.
- Как надо отнестись, Григорий Ефимович, к утверждению многих, что вы вашим влиянием оказали давление на судьбу Илиодора?
- Никогда, никогда ничего подобного не было, - горячо возразил Григорий Ефимович, никогда я не предпринимал ничего против Илиодора, а если сам Илиодор, или другие кто, хотят верить в это или говорить об этом, то пусть, на чужой роток не накинешь платок.
Если уж говорить об этом, то я не только никогда ничем не вредил Илиодору, но ежечасно молился за него, за его мятежную душу, да... Это так... Молился... Просил для него у Бога милости великой. Исправленья просил. Это было и от этого не отрекаюсь.
Мало ли что про меня говорили и говорят... Ну и пусть... Ну и чтож я могу поделать с этим...
Надо всем прощать и все терпеть. Претерпевший до конца – спасен будет. Так то, мил человек.
Григорий Ефимович остановился на минуту.
Задумался.
- Бог с ним, с Илиодором. Бог его рассудит. Война, мил человек, теперь вот о чем думать надо... Война... Большое это зло – война.
- Как вы думаете, Григорий Ефимович, придется России втянуться в войну?
- Господи сохрани и помилуй нас от этого. Дай Боже, чтобы Русь избежала этой напасти. Всякая война, даже удачная, гибельна для дела любви и мира, для благодати Божией. Дай Бог, чтобы Россия, да и все прочие государства сумели обойти войну. На этот предмет должны направиться думы наши.
Надо в мiре живя, в мире жить.

С.Никитин.