03 ноября (21 октября) 1913 года

В «Розовом фонаре».

Шум, гам, звон битой посуды, женские истерические вскрики, пьяное галденье, „Пупсик”— в оркестре и хором.
И вдруг:
— Тише! Чего вы тут дебоширите!
- Вывести его вон! Долой!
— Хам! Получишь по морде!
И уже совсем неожиданно:
— Господа, здесь не трактир? Уважайте искусство!
А надо всем этим, в волнах табачного дыма, - розовый фонарь.
Нечем дышать и негде двигаться. На покатом полу вплотную разбитые, шатающиеся столики. Подносы из буфета плывут над головами и встречаются громом аплодисментов, и тянутся к ним жадные руки. Вот даже какая-то дама проплыла на руках к своему столику.
Стоят у стен, стоят в но больше – Кузнецкий Мост. И сколько типичных дегенератов: «вырожденцы с арбузами лысыми”, вырожденцы с пробритыми до затылка проборами... Цены яровские в квадрате, много шампанского.
На сцене – пьеса г. Вильде, играет г-жа Вильде, т.-е. не играет, а что-то говорит по телефону. Слышно только, что кого-то она «держала за лапку», и что кто-то ей «помахал хвостиком». Видено, что г-жа Вильде - блондинка. А какой-то господин около уверяет, что «блондинка – два раза женщина, уютная женщина»...
Но публика не довольна «уютной женщиной», она хочет:
- Рыжего! Рыжего!
Ведь это же—„кабарэ футуристов". И eй обещали апостолы самых левых сект футуристического цеха: „викторьянцев” и „лучистов”.
А их — нет как нет.
Конферансье с розовой хризантемой, величиной с хороший подсолнечник, в петлице надрывается:
— Ларионов приедет через полчаса.
Публика не унимается:
— Рыжего! Ры-же-го-о!
За первым столиком компания от Зона, с г-жей Легар и г. Брянским во главе, пытаются спасти положение.
Затягивают:
— Макарони!
Номер не прошел: публика не хочет макаронн".
Конферансье прибегает к хитрости:
— Сейчас будет для публики сюрприз: музыкант - футурист – импровизатор.
Гаснет розовый фонарь. Во тьме еще энергичнее пьяные зыки. И свист — клоуну-музыканту.
И снова:
— Рыжего!
И аплодисменты: в желтой куртке появился футурист В.Маяковский. Ругнув русскую „литературку", читает стихи:
Над вами шевелится
Стоглавая вошь.
И последний аккорд:
— Я плюну в ваши лица!
Свист принимает оглушительные размеры.
— Долой! Хулиганы!
Но бешено аплодируют какие-то юные психопатки. Ну, разве не прелость: им плюнули в лица!..
Какой-то юноша с эстрады кого-то рекомендуете:
— Основатель секты пансасов.
— А что это значит?
— Я и сам по-русски не знаю.
Немножко хохота и много протестов. Наконец, появляется группа с раскрашенными физиономиями.
Bсе тот же юноша с эстрады предупреждает:
- Ларионов денег не берет с кабарэ. Он даром будет говорить. Если будете шуметь — он уйдет.
От такой угрозы публика немного смолкает, хотя и остается в недоумении: если Ларионов не берет, то кому же в карман пойдет этот сбор?..
И футурист, — но не Ларионов, — на столе.
Физиономия футуриста раскрашена черной краской, а поперек лица красные буквы: „Идеа".
В публику несутся обычныя футуристические приветствия:
—- Ослы! Хамы!
Но даже и посетителям Кузнецкого Моста это не нравится. А прис. пов. М.И.Шрейдер срывает аплодисменты, вспомнив о Карфагене и ослах, нагруженных золотом. Пытается говорить еще молодой адвокате Виленкин, с моноклем в глазу, но даже его трубному голосу не перекричать поднявшегося содома.
Но надо же послушать Ларионова.
Кое-как стихают. И Ларионов на столе. Раскрашен он только одной черной краской. А за ним, на соседнем столе, г-жа Наталия Гончарова, но не раскрашенная.
— Скажите, во что вы веруете?— вопрошает г. Виленкин.
- Я верую только в себя, — гордо отвечает г. Ларионов.
Взрыв хохота и новый шум, который неизвестно когда бы кончался, если бы не крики:
— Бальмонт явился, Бальмонт!
Это было самое тяжелое во всем вечере. Все остальное — смешно, глупо, грубо, — всего было. А в эти минуты было и больно и стыдно.
Когда Бальмонт, чудесный, напевный Бальмонт, возвращение которого так недавно праздновала Москва, пробирался нетвердой походкой среди пьяной публики и опустошенных столов, опираясь на какую-то даму. Зачем его привели на это позорище? Зачем ему дали говорить?
Но Бальмонт уже взобрался на стул. На столе — напротив — стоит г. Ларионов.
И Бальмонт, потрясая пышной гривой, простирая свои косматые руки, приветствует раскрашенного г. Ларионова.
— Все, что вы делаете, — все прекрасно! Все, что вы сделали, — все прекрасно! Прекрасна и эта раскраска ваших лиц: так древние маори раскрашивали свои лица. Да здравствуете Ларионов!
Кто-то у ларионовского стола протестуете. И Бальмонт, с исступленным лицом, кричит:
- Да здравствуют и те идиоты, что рядом с Ларионовым!
Соскакиваете со стула и тащите к выходу свою даму, кулаками расчищая себе путь.
Это было так тяжело, что даже не вызвало протестов. Кричали:
— Стыдно! Срам!
Но не Бальмонту, a тем, кто позвал, не удержал больного человека.
Но после ухода Бальмонта в воздухе запахло настоящим скандалом.
Ларионов ругается. Ларионова ругают. Все вскочили со своих мест. Более благоразумные спешат уйти по-добру, по-здорову.
А дальше было вот что.
Прис. пов. Шрейдер появился на авансцене и кричите, обращаясь к Ларионову:
—~ Вы меня оскорбили, назвали хамом. Я требую удовлетворения.
— А вы дворянин?—с неподражаемым высокомерием бросаете футурист.
— Нет.
— Так я не могу с вами драться!
Через минуту на авансцене снова появляется г. Шрейдер и заявляет:
— Я сейчас навел справка. И оказывается, что Ларионов тоже не дворянин. Он — мещанин.
Снова пьяный хохот, крики.
И вдруг, с видом воинственным и исступленным, на эстраде г-жа Гончарова:
— Я этому господину (указывая на г. Шрейдера) сейчас дала пощечину. И вызываю его к барьеру. Я заменю Ларионова!
И не успел замолкнуть новый взрыв оживления, как футурист г. Большаков объявляет:
— Господа, меня Бальмонт назвал мерзавцем!
Аплодисменты, возгласы: „очень приятно!”
— Назвал мерзавцем за то, что я привез его сюда!
Новые клики одобрения.
— Но в этом не я виноват, а вы. И я всех называю вас хамами и плюю вам в лицо.
После этой безобразной, хулиганской выходки поднялось нечто невообразимое. Какой-то бедлам воцарился в зале. Попытались запустить в раскрашенного господина бутылкой...
Футуристы благородно ретировались за занавес и там, подсчитывая барыши, обсуждали за шампанским:
— Как спастись от разъяренной толпы?
Спаслись просто: потушили огни и дождались, пока разойдется публика. Было 4 часа утра.
Перед концом - новый инцидент.
Прнс. пов. N обратился к присутствовавшему в зале чину полиции:
— Здесь публику называли ослами, хамами, идиотами. Почему полиция не прекратила этого безобразия?
На требование предъявить свою карточку, прис. пов. N заявил:
— Я вам не предъявлю, потому что вы не в наряде.
Оказалось, что представитель полиции был в наряде, и г. N пришлось подчиниться.
Расходится публика возмущенная, негодующая. Хорошо, что спрятались гг. футуристы.

Сар.